Весь во власти разбуженных желаний, вырванных на свободу словами панны Жозефины, он весь день безотчетно жаждал любви. И эта жажда была чистой и застенчивой, как и он сам.
И, когда рядом, здесь, около своих невинных мечтаний, он видел нарумяненное лицо, вожделеющее продать себя, тело и вздрагивающие плечи, профессионально имитировавшие страсть, он чувствовал, что его тянет куда-то в бездну, где холодно и скользко, где ползают гады и где умирают души.
Соседка придвинулась ближе, коснулась плечом, ожгла глазами, уже мутневшими от алкоголя, потрепала его рукой, затянутой в лайковую перчатку.
Боренька вздрогнул, ему ярко представилось, что там, под лайкой — холодная влажная кожа, изгаженная поцелуями, купленными, быть может, в рассрочку.
И он отодвинулся, и стал жадно прислушиваться к анекдоту, который рассказывал Хмельницкий.
Все были пьяны. Холин дурачился, острил и изображал на своем подвижном лице мимикой то, что рассказывал Хмельницкий. И было столько наглого цинизма на этом розово-юном лице, что Боренька отвернулся и старался глядеть на Трофимыча.
Соседка опять потянулась к нему, но Боренька встал и подошел к буфету.
Голова его кружилась. Но в вертящемся тумане все же четко виделась какая-то красивая тень, мелькавшая перед ним, дразнившая его, сулившая одуряющие ароматы.
Ему хотелось убежать, но было неловко пред товарищами. Он чувствовал оскорбление, но не отдавал себе отчета, кто оскорбил его. Подступали слезы, но он думал: пьяные слезы…
— Трофимыч, я за все заплачу, что там напили…
Трофимыч кивнул головой и стал считать на счетах.
А к буфету подошел еще один студент. Хриплый, знакомый голос заставил Бореньку обернуться.
Рядом стоял Гродецкий.
Боренька хотел отойти, но Гродецкий осторожно коснулся рукава и проговорил:
— Товарищ, угостите… Вы сегодня празднуете… А я с похмелья.
Смотрели бегающие, смущенные глаза. Красивые черты лица были испорчены жирными красными прыщами, налившимися и, казалось, готовыми лопнуть. Волосы спутанно опустились на низкий лоб… Грязная косоворотка из-под тужурки была не чище грязной шеи.
— Простите меня, — отвечал Боренька, — я вас не знаю.
Гродецкий улыбнулся криво и зло.
— Завтра познакомимся у панны Жозефины. Ведь и я приглашен тоже. Там, кстати, будет одна девушка…
Глаза его засветились и точно запрыгали.
— Прекрасная Анелька. И ваш Хмельницкий будет. Он живет у матери Анельки. Теперь можно? — закончил он, делая жест по направлению к рюмкам.
И, не дожидаясь ответа, он быстро приказал Трофимычу и быстро выпил большую рюмку водки.
Выпил, крякнул и хотел продолжать беседу, но Боренька круто повернулся и отошел к своему столу.