Однако в минуту, когда по ещё мгновение назад бесчувственной пояснице стало распространяться бодрящее покалывание, свидетельствующее о том, что тело продолжает оживать, и спустя какое-то короткое время, когда ноги станут слушаться, он сумеет подняться, — неожиданный и страшный удар, направленный кем-то прямо в лицо, пресёк и обрубил благостное течение мысли. В глаза хлынула мгла, имевшая запах и вкус тёплой крови. Повинуясь инстинкту самозащиты, руки выстрелили вперёд, ухватившись одна за колено, другая — за щиколотку нападавшего, прикрытую толстым шнурованным верхом ботинка, уже изготовившегося к следующему удару. Возникшая из ниоткуда внутренняя сила, которой наполнились ещё слегка ватные руки, с резкостью прижала неприятельское колено к земле — что, по-видимому, стало для нападавшего неожиданностью, поскольку он, теряя равновесие, с шумом и громкой руганью завалился на траву.
В этот момент надлежало бы суметь перевернуться на бок и, решительно оттолкнувшись от поверхности, со всей тяжестью и свирепостью навалиться на агрессора, оглушить его ударом в район виска, затем постараться обездвижить, заломив, до хруста в сухожилиях, его преступную руку. Не забыв при этом лишить его возможности кричать — закрыв для этого локтем рот или, если удастся на несколько мгновений освободить руки, то забить туда в качестве кляпа пучок сухой травы с корневым комом, оторванный от ближайшей кочки. И лишь только потом, заглянув негодяю глаза и разобравшись, что же это за гусь, решить, как действовать дальше — оглушить, связать или же сразу отправить к праотцам.
Однако чёткий и понятный план поединка, десятки раз отработанный на боевых занятиях и сотни раз прокрученный в голове со всеми мыслимыми и немыслимыми вариациями, в этот раз увы, никак не мог быть выполнен. Поясничные мышцы едва слушались слабых импульсов воли, а ноги продолжали пребывать в бесчувственном оцепенении. Несколько драгоценных секунд было упущено, и неприятель, шумно поднявшись с земли, нанес высоким шнурованным ботинком ещё один удар, после чего опустился на одно колено, буквально вдавив им в землю локоть распластанной руки, вцепился в шею и начал душить, что-то негодующе приговаривая себе под нос. Добраться до шеи негодяя или сдернуть с себя его грузное туловище каким-либо болевым приёмом с одной действующей рукой не представлялось возможным. Исход поединка, начавшегося столь внезапно и необъяснимо, столь же внезапно окрасился мраком близкого смертного финала. Чернота накатывалась волнами, иногда на несколько секунд отступая, когда удавалось разомкнуть веки, и тогда кровь, посылаемая бешено колотящимся сердцем, распахивала зрачок для приёма последних порций света, уже более не передающего деталей и несущего лишь прощальный образ проваливающегося в никуда мира.