Мать ни в какую. Отец даже за ремень взялся. А мне море по колено. Взяла деньги, которые отложены были мне на мотоцикл — мне же мотоцикл собирались купить по окончании школы, — купила билет и только меня и видели.
А в Москве вышла на вокзале и подумала: я здесь умру не завтра, а прямо сейчас.
Но ничего, осмотрелась, люди куда-то бегут, торопятся, никто надо мной не смеется, наоборот, предлагают подвезти, поднести. А потом подошел парень и спрашивает:
— Жить есть где?
И все, дальше я в Москве жила.
Инна сидела у кроватки маленького, худенького, большеглазого мальчика, смотрела куда-то в темное окно и говорила-говорила…
Клавдия не перебивала ее, хотя подобных исповедей наслушалась за свою жизнь сотни. Всех испортила столица, все были чистыми и наивными детьми, а тут приехали — волей-неволей воруй, убивай, грабь. Другого пути нет.
— Сначала в палатке торговала, а потом надоело, познакомилась с ребятами из ВГИКа. Веселые такие ребята, но бедные. Стала к ним на курс ходить. Меня мастера сначала в штыки, а потом ничего, оставили, дескать, пусть ходит. А попала я к художникам. На отделение мультипликации. Они меня и на студию устроили прорисовщицей. Знаете, все время среднюю фазу рисуешь. Вот мартышка подняла лапу. Художник ее только вот снизу нарисует и сверху, а ты еще три фазы средние. За рисунок пятьдесят копеек. И мне еще завидовали. Мультики все только смотреть любят, а снимать их — дело тяжкое и муторное. Но жить на что-то надо было, вот я и рисовала среднюю фазу.
А потом попросила Успенского… Не слышали? Ну что вы, знаменитый анималист. Премий у него полный шкаф на студии. Он как раз заканчивал проект с англичанами — все комедии Шекспира. Очень красиво снял. Так вот я попросила Успенского — а дайте мне попробовать, хотя бы один эпизод.
Ну как вам сказать, это то же самое, если бы я пришла к Ельцину и сказала — дай порулить. Даже еще страшнее. На меня вокруг так посмотрели. Да что там, хохот стоял — на улице слышно было.
А Успенский почесал в затылке. Он вообще все время чешется, у него аллергия, что ли, или на нервной почве. Ужасно больной человек. Он почесался и говорит:
— Позвони мне вечером домой.
Мне-то уже все ясно. И честно говоря, наплевать было. С ним я запросто.
Ну, позвонила, а там жена. Нет, говорит, мужа, позже придет.
Мне так противно стало. Думаю, еще раз ему звонить стану — опять на жену наткнусь. Нет, лучше пойду к подъезду и подожду.
Вот стою, жду, приехал. У него «Волга» старая-старая.
Я подошла и говорю:
— Ну что, куда поедем?
А он… Нет, не испугался. Он вдруг разозлился.