Он попробовал подползти боком:
— Стой! Подожди.
Но мне было не до него. Я сказала себе, что не буду его слушать, и оглядываться тоже не буду.
— Тоня, я забыл. Вернись, это очень важно.
Искушающий голос демона.
— Я тебе кое-что дам.
Я непроизвольно замерла. Спасительная, но при этом жуткая по своей сути догадка.
— Ключ?
Он помедлил с ответом, потом едва слышно, но многообещающе произнес:
— Да.
Мгновенно спрыгнув, я бросилась к нему. Ослепляющая ярость застилала глаза, на секунду даже показалось, что убью его прямо на месте.
— Какой же ты больной жалкий урод! — с силой пнула ногой.
Защищаясь, он закрылся, скрестив руки над головой, и этот механический, затравленный жест, тут же отрезвил меня. Столько раз я видела его, но никогда даже предположить не могла, что он на самом деле значит.
— Давай сюда быстро, — я протянула ладонь к зажатому кулаку, но Амелин ловко, точно играя, уклонился в сторону, так что пришлось нагнуться и пытаться поймать его за шиворот.
Но он оказался проворнее. Свободной рукой быстро схватил за болтающуюся на мне одежду и дернул. Потеряв равновесие, я беспомощно повалилась вперед. И он крепко прижал меня локтем к снегу, так что аж дыхание перехватило.
— Я не хочу и не могу с тобой драться. Пожалуйста, не лазь туда сама.
— Так у тебя есть ключ или нет? — гневно прохрипела я.
Он разжал пальцы и из кулака выкатился перепачканный кровью белый бильярдный шар.
И тогда я расплакалась от бессилия и собственной глупости так, как не плакала с самого глубокого детства. Навзрыд и в голос.
А Амелин даже не пытался меня утешать, даже не пожалел, вместо этого начал по-деловому объяснять, что необходимо сделать, чтобы привести в чувство Герасимова. Что нужно растопить снег и отпаивать, а ещё эффективнее засыпать его снегом с головой, чтобы уж наверняка.
Приступ горького разочарования в том, что ключа у него не было, и одновременно облегчения, по той же причине, позорно душил слезами.
Тогда он вдруг высказался, что те решения, которые я принимаю в одиночку — глупые, и что я строю из себя «суперменшу», хотя на самом деле боюсь собственной же тени, и что я ещё маленькая совсем и беспомощная.
Но это было не обидно, напротив, я даже оценила его попытки разозлить меня, однако накопившиеся за эти дни переживания, постепенно превратились в глупый, непрекращающийся рев.
В конечном счете, он замолчал и стал ждать, но потом я вспомнила про маму с папой, про Детей Шини, про Якушина, про Павлика, про то, как нас ограбили в Волоколамске, про охотников, про много чего ещё, и всё пошло по новой.