Мстислав Юрьевич почувствовал, как начинает кружиться голова от чувства абсурдности происходящего. Надо было Лизе отъехать именно теперь, когда у него пальцы сводит от ненависти к этой бабе, а может быть, просто от злости, что Наташи больше нет.
– Пойдемте, – буркнул он и, запустив Оксану в свой кабинет, быстро вышел в уборную. Умыл лицо холодной водой, напился прямо из-под крана, потом не удержался и все-таки саданул кулаком в деревянную переборку.
«Если бы я сейчас мог заплакать, – подумал он, глядя в зеркало, – я бы принял это как милость божью и наплевал на то, что меня все увидят. Но я давно разучился».
Выпив еще воды, он вернулся. Оксана скромно сидела на стуле, и Мстислав Юрьевич напомнил себе, что она пришла сама, с желанием помочь, поэтому он должен держаться изо всех сил и быть с ней любезным.
– Вам показалось, что он действительно не знал?
Зиганшину трудно было в это поверить. Сам он первые дни после гибели сестры провел в каком-то тумане, единственное, на что его хватило – это отвезти племянников матери, и теперь он со стыдом вспоминал, что возложил на нее обязанность сообщить детям о постигшей их утрате, сам смалодушничал, не смог.
Тогда он утратил контроль и над собой, и над ситуацией, пока мать не привела его в чувство и не заставила заниматься похоронами.
Он даже не подумал о возможной огласке, но Лиза вместе с его операми сделали все, чтобы смерть Наташи не трепали в средствах массовой информации. Конечно, если бы журналисты захотели раздуть сенсацию, никто не смог бы их остановить, но в последнее время происходит столько нападений на медработников, что решено было не будоражить умы и не вызывать у граждан излишнего сочувствия к людям в белых халатах.
Мстислав Юрьевич не жаловался на здоровье и знал о состоянии дел в медицине только по рассказам сестры и ее коллег. Как человек неглупый и здравомыслящий, он долго не мог понять сути системы, почему на лечение больного ребенка надо собирать всем миром деньги, при этом любой похмельный урод может в любую секунду вызвать «Скорую помощь» совершенно бесплатно. Не понимал, почему врача можно принуждать к бесплатной работе, потому что он «Гиппократу давал», и принимать от него помощь не как помощь, а как наконец-то возвращенный давний долг, словно ты как раз и являешься реинкарнацией Гиппократа, которому доктор имел несчастье «дать». Как можно в кризисные времена позволять себе такую роскошь, чтобы отправлять на температуру тридцать семь и два целую бригаду специалистов?
Долго это повергало его в недоумение, пока Зиганшин не вычитал где-то изречение Цицерона о том, что свободный человек, находясь в рабстве, мечтает о свободе, а раб мечтает о рабах, и все встало на свои места.