– Поедем ко мне, расскажешь мне еще о машинках, м-м? – нараспев шептал он мне в ухо. – Поедем! Что тебе здесь? Смотреть, как Панкеев нализывается в хлам, а Вероника ищет, перед кем бы раздвинуть ноги? А потом до утра крутиться одной в холодной гостиничной постели? Поехали! У меня есть «Шатонеф дю пап».
– Неужели? – изумилась я. – Так вы ценитель элитных вин? А я думала…
– Думала, что я портвейн «Три семерки» от «божоле» не отличу? – фыркнул Миша. – Что мне все равно, чем надираться, лишь бы покрепче? Это маскировка, дорогая моя. Очень помогает в жизни, от души рекомендую! Так поедешь? Соглашайся! Соглашайся, слышишь?..
Он прихватил своими невозможными крупными нахальными губами мочку моего уха. И я, наверное, в тот момент немного тронулась умом, потому что кивнула, вдруг ощутив, какое это наслаждение – перестать о чем-то думать, взвешивать, решать и просто сдаться на милость победителя.
Если Миша и был обрадован моим ответом, виду он не подал. Никаких триумфальных ухмылок и самодовольных комментариев. Он только кивнул кому-то – и я вдруг с удивлением увидела, как от стены клуба отделились два парня в джинсах и темных футболках, которых я до этого не замечала, и безмолвно двинулись к выходу.
Миша, не разжимая рук, повлек меня следом.
У дверей клуба Мишу, как оказалось, ждал «Ягуар».
Один из его охранников сел за руль, второй нырнул в припаркованный рядом джип. Помнится, я задумалась тогда на мгновение: откуда у скромного торговца сувенирами такой шикарный выезд и зачем ему охрана, но затем Миша притиснул меня к своей каменно-твердой, обтянутой дурацкой яркой рубашкой, груди и зашептал на ухо эти свои пошлости и двусмысленности, которые в устах любого другого, чуть менее харизматичного и колоритного мужчины вызывали бы только смех, в его же исполнении отчего-то волновали до дрожи в коленках…
Миша привез меня в свой дом, располагавшийся в прибрежном районе, в квартале, чем-то напоминающем Беверли-хиллз, который в то время населяли богатые выходцы из России. Вереница изящных белых зданий под темным южным небом, запахи моря, хвои и жареной рыбы…
Дом располагался на холме, откуда открывался прекрасный вид на безбрежную средиземноморскую гладь. Слева же виднелся кусочек Яффы. Дом был двухэтажным, белым, каменным, над крышей сплетались толстые ветки каких-то южных деревьев. Тяжелые, темно-зеленые, словно уставшие за день от жары кроны смоковниц, мощенный камнем прохладный двор, чересчур яркие цветы, словно раскрашенные анилиновыми красками, как в «Алисе в стране чудес»…
Это был уголок райского сада среди пустыни.