Хикикомори (Кун) - страница 77

Карола умолкает, муж издает такой звук, будто у него что-то скрутило.

– Может быть, момент настал. Да, мальчик мой, я уверена, что он настал. Ну же – история твоей жизни пишется уже сейчас, поверь. Подумай, кто еще мог бы так самоутвердиться? Кто еще пошел бы на такие крайние меры?

Она вновь прислушивается.

– Да? Ну же, давай, поверни ключ. Да? Давай, поверни его, выходи, мы отпразднуем это. Оскар здесь. Тебе нечего бояться, мы тебя не накажем, ты же знаешь, да? Черт. Родной! Тиль? – Она тихонько стучит в дверь, потом все сильнее и сильнее. – Тиль! Ты же не хочешь, чтобы все закончилось именно так? Мы по-прежнему гордимся тобой, но выходи, пожалуйста, правда! А? Тиль. Да выйди же ты, наконец, из своей чертовой комнаты. Ты меня слышал?! Черт побери, Тиль, это уже совсем не смешно! Тиль? ТИЛЬ! ВЫБИРАЙСЯ НАКОНЕЦ ИЗ ЭТОЙ ЧЕРТОВОЙ ДЫРЫ!

Она отворачивается от двери, обессилев, и смотрит на свои дрожащие руки. Проходит время.

Над ней вырастает фигура Оскара, она смотрит на него снизу вверх остекленелым взглядом. На нем уличные ботинки.

– Ты куда? – спрашивает она слабым шепотом.

– В подвал.

– Зачем?

– Отключу у него отопление.

– Сейчас же октябрь.

– Не волнуйся, похолодать еще успеет.

– Ты вообще знаешь, как это делается?

– Разберусь.

Оскар открывает дверь на лестничную клетку, гасит за собой свет. Карола остается сидеть в темном коридоре, прислонившись спиной к двери сына, с сигаретой в руках. На пол от двери в комнату Анны-Мари падает узкий луч – единственный источник света. Забывшись, женщина крутит сигарету в руках, перекатывая между пальцами. Дочь захлопывает дверь, одно резкое движение – и коридор погружается в полную темноту. Полную. Сигарета выскальзывает из пальцев, словно у Каролы уже нет сил ее держать, закатывается в щель под дверью. Она нащупывает пачку, достает еще одну, осторожно обхватывает губами. Находит сигарету на полу, долго катает ее пальцами, будто пытаясь сделать еще круглее, а потом щелчком отправляет за дверь. Щелкает зажигалкой, держит ее наготове, ждет. Ждет напряженно, но не слышно ни звука, никакого признака жизни. Руки дрожат. Темнота растягивается в бесконечность. Кажется, что даже время замерло. И только когда на лестнице вновь слышны тяжелые шаги, прямо за ее спиной раздается тихий щелчок. Она тоже проводит пальцем по колесику. Искра. Вспышка. Огонь.

Четырнадцать градусов с тенденцией к понижению.

Когда я лежу, вокруг ночь. А ночами я много думаю о Ким. Совершенно сознательно, чтобы не элиминировать ее полностью из своего нового мира, обеспечить ей место в нем в будущем. Поэтому я и не столь высоко поднимаюсь над комнатой, чтобы, может быть, обнаружить какой-нибудь оставленный ею след. Воспарив высоко над домом, я смотрю на распростершийся подо мной город; возможно, там царит ясный день, голубые небеса отражаются в полированной глади машин, вспыхивает солнце, люди сидят за столиками у входа в кафе, стоящие перед ними стаканы с напитками и чашки смотрятся крошечными узелками. Я слышу их голоса, они до того радостны и задорны, что поднимаются даже ко мне. Да, снаружи наверняка царит прекрасный, солнечный день, какие только бывают в самом конце лета – быть может, это последний летний день в этом году; потом наступит осень, затем зима. Вот и фонтан; вокруг него толкутся немногочисленные школьники в попытках наполнить резервуары водяных пистолетов. По городу медленно тянутся колонны авто. Боксы, в которых живут эти люди, тоже залиты светом, кажется, будто они отполированы до блеска. Но выделяется только мой бокс. Он как черная раковая опухоль, отторгаемая окружающими ее здоровыми тканями, но привлекающая наблюдающих за ней экспертов. Пока что не показывающая заметного роста, не захватывающая соседние комнаты-клетки. Но если присмотреться, становится видно, как опухоль разрастается внутрь; на первый взгляд она, возможно, кажется угрожающе черной, но потом понимаешь, что сквозь эту черноту просвечивает нечто новое, словно за ней есть еще один, невидимый слой. Я приближаюсь, погружаюсь в глубокую темноту и вот уже могу распознать очертания матраса. На нем она и лежала, повернувшись на бок, лицом ко мне, слегка поджав колени, просунув правую руку под голову. Я подлетаю еще ближе, пока между мной и матрасом не остается всего несколько сантиметров, но по-прежнему не могу сфокусироваться на ее образе, словно мой дух еще не укрепился и лишь искажает ее истинную суть. Помню ли я ее запах? Я протягиваю руку, чтобы ощупать ее формы, но темнота вокруг по-прежнему непроглядна и пуста. Откидываюсь обратно на матрас. По мне текут капли пота. Вероятно, я слишком громко дышал: в углу раздается хруст, и я слышу, как в мою сторону семенят крошечные лапки. Отливает зеленым чешуя. Совсем близко, совсем рядом.