Это красивая, подробно связанная попонка для маленькой лошадки.
— У нас будет пятьдесят детей! — радостно говорит жена и счастливо смеется.
Сон развалился от резкого удара.
Платон Ильич с трудом разлепил веки. Вокруг по-прежнему вилась снежная тьма.
Удар повторился. Перхуша топором стесывал полукруглые края у спинки сиденья.
Доктор заворочался и тут же затрясся от волны дрожи, пробравшей его с ног до головы. Его неподвижное тело за время короткого сна успело окоченеть. Озноб сотряс доктора так, что зубы застучали.
— Щас... — бормотал Перхуша, возясь где-то рядом.
Доктор стонал и трясся, приходя в себя. Перхуша, раскопав топором снег рядом с самокатом, развел огонь.
— Идите, барин, — позвал он.
Платон Ильич еле-еле слез с сиденья. Его трясло. Щелкая зубами и тяжело переставляя ноги, он подошел, сел в снежную яму, чуть не в огонь. Пока он спал, Перхуша нашел и срубил сухой куст. Запалив веточки, куски спинки сиденья, он ломал валежник и совал в огонь, прикрывая его собой от метели. Постепенно костер занялся между двумя сидящими на корточках. Метель норовила сорвать пламя, но Перхуша не давал ей это сделать.
Валежник загорелся, и доктор протянул в огонь свои руки в перчатках. Перхуша скинул рукавицы и тоже протянул свои большие, нескладные руки. Так они сидели, неподвижно, не говоря ничего, лишь морщась, когда дым попадал в глаза. Перчатки доктора нагрелись, пальцам стало горячо и даже больно. Доктор отдернул их. Эта боль и огонь победили озноб. Доктор пришел в себя. Он достал часы, глянул: без четверти восемь.
— Сколько же я спал? — спросил он.
Перхуша не ответил, ломая валежник и суя в огонь. Птичье лицо его, озаряемое всполохами пламени, улыбалось, словно было всем довольно. Оно даже не выглядело слишком усталым. В этом лице была даже какая-то радость и благодарная покорность всему происходящему: метели, снежным полям, темному небу, доктору и пляшущему на ветру огню.
Пока валежник прогорал, доктор и возница успели согреться. К доктору вернулась та бодрость, которую он обрел у витаминдеров, он был готов ехать и дальше, бороться с метелью. Перхуша же, посидев у огня, наоборот, стал задремывать и совсем никуда не торопился.
— Где дорога? — спросил его доктор, вставая.
— А вон там... — полуприкрыв глаза и опустив голову, пробормотал Перхуша.
— Где? — не расслышал доктор.
Перхуша показал правее от носа самоката.
— Поехали! — решительно приказал доктор.
Перхуша нехотя приподнялся. Ветер разбросал последние горящие прутья. Доктор стряхнул набившийся снег с сиденья, хотел было сесть, но, увидев, что Перхуша упирается в спинку сиденья, чтобы сдвинуть самокат с места, стал помогать ему.