Да, говорили мы с Мишей обо всем таком часто, но одно дело – говорить, другое – действовать. «Не поздно ли? – спрашивала я себя. – Ведь мне уже за семьдесят!» Кроме того, бежать, конечно, очень небезопасно.
Что же, продолжать вариться в этом?
Почему бы не эмигрировать легально? Подать заявление, ждать милости верхов…
Она могла и не последовать. Мы были на виду. Урон престижу СССР, как его понимали в Кремле, оказался бы слишком велик. Скорее всего, нас бы не выпустили. А чужой опыт учил, что такой оборот событий обрекал неудачников на остракизм.
Например, после попытки легально получить разрешение на выезд в Израиль на известного танцовщика Кировского театра Валерия Панова, вознамерившегося отправиться туда с женой Галиной, спустили всех собак, чтоб другим неповадно было.
Остаться за границей? Нелегко на это решиться… Думала я, конечно, и о родственниках. В Москве случился бы скандал…
Затем ситуация стала нагнетаться. Сын Асафа, мой племянник, сейчас Народный художник России, Борис Мессерер с женой, знаменитой поэтессой Беллой Ахмадулиной, приняли участие в создании «подпольного» альманаха «Метрополь», считавшегося властями крамольным, антисоветским (хотя ничего особенно антисоветского там вроде и не нашлось). Белла и Боря сочли это своим гражданским долгом.
Другой мой племянник, журналист и переводчик, сын моего любимого покойного брата Эммануила, неожиданно подал заявление на эмиграцию в Израиль.
В этих условиях каждая моя или моего сына поездка за рубеж могла оказаться последней. Неизвестно было, как закрутят гайки завтра. СССР ввел войска в Афганистан.
И вот тогда, в феврале 1980 года в Японии, я подумала: такого случая может больше не представиться. Мы с сыном в одной стране. У него к педагогике талант, придет и успех – уж я-то знаю. Кусок хлеба на Западе мы всегда себе заработаем, а если повезет, то и с маслом.
И все-таки решение стать невозвращенцами именно там и тогда мы приняли, признаюсь, спонтанно.
Началось с того, что я попала в больницу. На занятиях вдруг почувствовала себя плохо – нелады с желудком. Острые боли, испарина, ноги не держат. Напротив Токио балле есть клиника. Там сделали рентген и оставили в стационаре на четыре дня.
Контракт мой кончался, я должна была возвращаться в Москву. Сасаки-сан уехал в Европу. Из советского посольства ко мне нагрянул «врач» в штатском. Окинул цепкими глазенками и говорит:
– Ничего страшного. Отлежитесь в самолете!
Вот когда у меня струна в душе лопнула. В своем болезненном состоянии я восприняла столь бездушную фразу как некий символ бесчувственности, бесчеловечности государства. Не дать мне остаться на несколько дней, о чем я попросила посольство, больную гнать в Москву?! Вот она, эта система, которая когда-то гнала сестру Ра в Казахстан в вагоне для скота!