Между тем Носок-Терновский уже добрался до трибуны, крепко обхватил её лапищами, попробовал на прочность, качнув слегка, чем тут же вызвал сочувствующий смешок в зале — издревле на Руси жалели людей, идущих на казнь, нашлись в зале и такие.
— Не боись! — крикнул кто-то с иронией. — Не сломаешь.
— Я прошу тишины! — пресёк Лазарь весельчака, не хватало, чтобы в потеху серьёзное дело обратили, и этим резким окриком, словно кнутом, оборвал в глубине собственного нутра забродившиеся было крохи симпатий к главному ответчику.
Чувствуя это, тот виновато улыбнулся председателю:
— Десятью минутами не обойдусь. В сообщении товарища Густи имеются некоторые неточности, я бы сказал, искажения, поэтому я бы попросил дополнительно минуты две-три.
— А вы постарайтесь! — безжалостно оборвал его Каганович. — Много лет не хватило, чтобы организовать работу как следовало, под носом врага не разглядели да спрятать прорехи пытались, попробуйте теперь найти силы честно покаяться перед партией! Оргбюро самое для этого место. На это времени хватит.
Заскребло на душе от собственных слов, но так было лишь, когда произнёс первые, а секундами позже приученный организм одревенел, застекленели глаза, захолодел разум.
И тот, у трибуны, приметил изменения. Он, видно, здорово готовился к этой ответственейшей в его жизни минуте, может, ночей не спал, выстрадал каждое слово, но открыл рот и говорить не смог. Зал онемел, тоже не ожидая такого от здоровяка, только что смелыми искорками глаз завоевавшим у некоторых доверие. Выручил стакан воды, не нужный никому на краю трибуны и раскалявшийся от напряжения в зале. Хлебнув и уже не останавливаясь, пока не осушил до дна, Носок-Терновский обрёл себя, заговорил, но чувствовалось, что сыграли свою роковую роль обрушившиеся на него только что обвинения. Нудно и тяжело оправдываться начал, говорил невпопад, взмок пиджак на спине, и раньше положенного завершил он речь, совсем тихо упомянув, что задолго до его прихода в губернию, увяз аппарат контролирующих органов во взятках, что только при нём начались аресты зарвавшихся чиновников и разоблачения махинаций, однако, как и предполагал Лазарь, не унизился до крайности, фамилия предшественника в зале не прозвучала.
После Носок-Терновского должны были начаться прения, однако желающих выступать не находилось, поглядывали на Молотова, его задел докладчик и некоторые думали, что тот не замедлит дать отпор и начнёт атаку на «именинников», поддаст жару своим выступлением. Но Молотов будто дремал, не подымая своей большой головы, оставаясь безучастным. Кажущееся спокойствие старшего партийного бойца было хорошо знакомо Лазарю: прекрасный оратор и опытный стратег в подобных схватках Молотов ударит в самый нужный, скорее всего, в заключительный момент, когда выговорятся и выдохнутся противники, утратят способность изворачиваться и защищаться.