Но Густи, опять не вписываясь во время, спешил, виновато крутил шеей в сторону председателя, одного боясь, — оборвёт. Прерывая его, Лазарь задал успокаивающий вопрос:
— Вы объясните, как масса, как актив партийной организации реагировали на безобразия?
Вопросик-то простой, спасительный, рядовому партийцу понятный. Но Густи снова понесло не в ту сторону:
— Это правый уклон! — вдруг рявкнул он, багровея. — Они там все заражены! И актив, и масса! А бюро комитета и секретарь товарищ Носок-Терновский зажимали самокритику… На последней партконференции до меня дошли слухи, что он запретил своим аппаратчикам критиковать «домашние» дела!
«Закапывает, стервец, бедолагу! Может, кошка между ними пробежала? Свара скрытая началась, а нам неизвестно здесь, в центре, ничего о тихом гадюшнике?.. — Лазарь метнул взгляд на Микояна. — Откуда ветер дует?»
Тот понял, ответил, не особенно рассуждая:
— Головы придётся сечь обоим. Чтоб не выкручивался.
А Густи, осмелев, решительно расставлял точки:
— Заканчивая, хочу подчеркнуть, что политическое оздоровление Астраханской парторганизации требует самых жёстких мер прежде всего к её руководству!
В зале активно задвигались, зашептались, даже выкрикивали что-то. На слуху ещё были Шахтинское дело, Смоленское. Назревал новый, к тому же нежданный, скандал. Пресекая шум, Каганович жестом руки вызвал на трибуну Носок-Терновского, предоставляя слово для объяснений.
Видел его впервые, поэтому задержался; стоя, пристально и с интересом рассматривал, пока тот неторопливо, без видимого волнения по-медвежьи косолапя, пробирался по расшумевшемуся залу.
Невысок, кряжист, широк в груди, с сильными длинными руками — дубок. «Мал да коряв, — вспомнилось Лазарю слышанное где-то. — Такие лобастые упрямые коротышки тщеславны и болезненно самолюбивы. В обиду себя не дадут и в драках горазды. Высоко по служебной лестнице способны забраться, но надеются только на себя, поэтому друзей и товарищей крепких не имеют, как бабы красивых подруг. К интригам в политике не приспособлены, на брюхе надо ползать, а гордецам это претит; к тому же страдают порядочностью, из-за чего раньше других в дерьмо попадают или, хуже того, гибнут. Вот и этот — какой из него рыбак, знаток рыбной экономики?.. Ему сваи в землю бить, рельсы укладывать, на худой конец в цирке публику потешать гирями, силища-то так и прёт, а растоптал его за несколько минут шибзик заикающийся Густи…»
Лазарь всё больше злился и, уже не замечая, кусал не усы, а губы, вспоминая, как, не скрываясь, подхалимничал Густи в кабинете. Тогда уже, будто предчувствуя, болела душа — отколет вертихвост какую-нибудь штучку, но размяк тогда Лазарь, по-барски взирая на раболепствовавшего… Твёрже надо было с ним, жёстче, за уши уже там тряхнуть, а не либеральничать. Но больно в глаза лез да в блокнотик гениальные его поручения чиркал. Вот и начиркал… Вернее, начирикал… Нагадил этот голубь и на подчиненного своего, и товарищу Молотову осмелился напакостить…