— Поэт, — поправил Херувимчик, — сатирик, кажется, авангардист.
— Сатириков у нас хватает. Тут трагедия развернётся. Чую я.
— Газеты читаем, — похвастал Херувимчик. — В пух и прах разносят отщепенцев!
— Народ не позволит смягчить вину вражеским агентам, — подхватил Тарас. — Что ни номер: «Позор и проклятие предателям рабочего класса!», «Пустить в расход всех вредителей!..» И это ещё суд не начался! А начнётся процесс, замаршируют под музыку десятки, сотни колонн демонстрантов с такими же лозунгами и транспарантами. Задавим гидру в Зимнем театре, не дадим живыми выбраться!
— Я вот что тебе покажу, Тарас Никифорович, — инженер выскочил из-за стола, сунулся к стене напротив, ткнул пальцем в приколотую большой кнопкой вырезку из газеты под портретом Сталина. — Гляди, что пишет малец!
— Малец?
— Пионер Ваня Голянкин, — нагнувшись ниже, сказал тот. — Читай сам, тебе виднее.
Чёрные буквы ещё попахивали типографской краской:
«Тех, кто обвиняется в экономической контрреволюции, предать без всякой канители расстрелу, а остальных законопатить в тюрьму!»
— Крепкий пацан! — восхитился Приходько. — Добрый партиец из него вырастет! Нам смена!
— У нас на заводе народ боевой! — воодушевился Херувимчик. — Боюсь, не хватит нам тех билетов, что ты привёз, Тарас Никифорович. Бунтовать начнут. У нас бабы есть — баржемойки, люки барж от мазута зачищают, те изматерят до смерти и директору достанется. Пароход готовим в город на первый день судилища, с транспарантами поедем, колоннами пойдём… Многие рвутся.
— Так это в первый день… — успокоил его Тарас. — А там ещё день-два-три — и накал снизится. К тому же радио в каждом доме заработает, утром, в обед и вечером вещать станет прямиком из зала суда. Услышат все, что происходит в театре… Репродукторы на главных улицах города начнут передавать ход заседания.
— Людям хочется собственными глазами посмотреть…
— Ты вот что сделай, — начал учить его Приходько. — Билеты рассчитаны строго по местам до самого конца процесса, пока приговор не объявят. Установите очередь и выдавайте их ежедневно очередной двадцатке.
— Значит, всего двадцать билетов на завод выделено? — посерело лицо Херувимчика. — Да меня директор с парторгом съедят живьём!
— Эти билеты для рабочего люда, — подмигнул ему Тарас. — Суд будет длиться месяца два… подсчитывай! По двадцать голов в день, получается, сто двадцать голов прогоните. Уйма! Найдётся у тебя столько желающих?
— А?..
— Те, кто увидит, услышит, своими впечатлениями с другими поделится, — не дал ему слова Тарас. — Все о процессе и узнают.