Женщина пристально, уже более настороженно посмотрела на него и ничего не сказала.
Он сразу заметил, что она беременна, и вспомнил её на песчаной речной косе: третья, единственная, на ком была одежда, она сидела поодаль от своих подруг. В лице уже чувствовался возраст – морщинки вокруг рта. В глазах настороженность. Недевичьи годы чувствовались и в манере держать себя, и в голосе, и в словах. «Такая и капли из ведра даром не выронит», – подумал Радовский, невольно любуясь незнакомкой. Он вспомнил о наказе монаха Нила и протянул ей берестяной туесок с земляникой. Она с той же настороженностью приняла землянику и тут же, словно встрепенувшись, сказала:
– Это туес монаха Нила. Что с ним? Где он?
– Там, в лесу. Не беспокойтесь, – понял он её волнение, – с ним всё в порядке. Он передал мне это. Для вас. А сам остался там, на берегу. Он молится.
– Для меня?
– Да. Вам сейчас земляника очень полезна. – И он улыбнулся, пытаясь разрушить и её недоверие, и собственную скованность.
Женщина молча смотрела на него. Потом сказала:
– Дайте мне ваш автомат. На хуторе мои дети. А вы – человек незнакомый. Говорите загадками. Кривды от правды в ваших словах не отличишь. От греха подальше… – И она сделала требовательный жест рукой.
Он снял с плеча автомат и протянул ей, но в последнее мгновение задержал ремень:
– Вам тяжело нести.
– Ничего. Донесу как-нибудь. Пойдёмте в дом.
Как и всякого другого солдата в форме Красной Армии, его тут же усадили за стол. Иван Степанович достал из шкапчика бутыль с самогоном. Плеснул по стаканам. Начал расспрашивать пришельца, далеко ли фронт и когда погонят немца дальше? А Радовский, оглядывая горницу, расспрашивал старика, как им тут жилось всё это время и каково на хуторе одним, без людей.
– А что ж, – ответил Иван Степанович, – без колхоза и в лесу хорошо. Живём. Дети не голодают. Всего хватает с избытком.
– В колхозах так не жили, – осторожно заметил Радовский.
– Не жили.
– Так чего же вам желать, чтобы немца назад погнали? Пока немец здесь, комиссарам не до вас.
– И это верно.
– Ну так чего ж тогда?
– Чужой. Немец, говорю, чужой. А от чужого человека в своём дому, каков бы он ни был, николи добра не бывало.
Вот и получил он ответ на один из самых сложных вопросов.
– Дочери? – спросил Радовский, кивнув на женщин, сидевших в это время в другой половине.
– Дочки. И сноха.
– Одной-то рожать скоро.
– Скоро.
– А кто ж роды примет?
– Есть кому. Тут у меня на хуторе по этой части свои хвершела.
– А сын где? На фронте?
– Известно, где нынче сыны… Воюет. Вестей вот только нет. Как ушёл… – И старик махнул рукой. – А ты, стало быть, с дороги забрёл к нам…