По мере того, как я подрастала, сон мой становился все более чутким, и я внимательнее прислушивалась и присматривалась к действиям моих компаньонов по кровати. Иногда они раскачивали её в такт своим любовным упражнениям столь сильно, что гибкость нашего дешёвого ложа вынуждала меня следовать за всеми их движениями. Частенько при этом они исторгали из себя глубокие вздохи, перемежая их произнесёнными тихими и хриплыми голосами столь нежными словами, какие только могла им предложить их страсть. Все это приводило меня в невыносимое волнение. Неутолимый огонь полыхал во мне, я задыхалась, была вне себя от взрывавших моё тело неведомых ему ранее чувств. Я охотно сразилась бы с моей матерью за место, которое она занимала рядом со мной, столь завидовала я наслаждению, которое она испытывала в это время. Что я могла сделать в подобной ситуации? Прибегнуть к любовным утехах в одиночестве? Может быть, ведь возбуждение пронизывало меня до дрожи в кончиках пальцев. Но, увы! В реальности, у меня не было никакой возможности снять это напряжение! Всё, что я могла, можно назвать лишь детской игрой! Я себя бессмысленно изнуряла бездействием, а от этого лишь нервничала… и все было напрасно… Я становилась лишь более горячей и нервной. Я лишалась чувств от бешенства моей киски, любви и желаний… одним словом, все боги Лампсака, города, знаменитого царившем в нём развратом и своим уроженцем Эпикуром, поселились в моем теле. Ничего не скажешь, прекрасный темперамент для девушки в возрасте четырнадцати лет! Но, как говорят, хорошие собаки достойны своих предков.
Легко понять, что страсть и томление плотским грехом настолько покорили моё тело, что я стала серьёзно подумывать о том, чтобы найти какого-нибудь доброго друга, который бы смог погасить, или, по крайней мере, хоть немного утолить невыносимую жажду, иссушавшую меня.
Среди многочисленной челяди домов, которые я посещала, все отдавали мне дань уважения и внимания, но я выделила среди них одного-молодого, высокого и хорошо сложенного конюха, который показался мне достойным моего внимания. Он отвешивал в мой адрес бесконечные комплименты, клялся, что ещё ни разу не потрепал по бокам своих лошадей, не подумав при этом обо мне. На что я ответила ему, что я ещё ни разу не чинила брюк, чтобы при этом ко мне в голову рысью не нахлынули мысли о месье Пьеро (так его звали). Мы очень серьёзно и бесконечно одаривали друг друга милыми шутками и комплиментами такого рода, элегантных оборотов которых я сейчас уже не припоминаю достаточно хорошо, чтобы повторить их моему читателю. Достаточно, чтобы он знал, что Пьеро и я– мы вскоре обо всем договорились, и несколько дней спустя мы скрепили нашу связь большой печатью Китиры в маленьком злачном кабачке на правом берегу Сены. Место, избранное для жертвоприношения, являло собой небольшой зальчик, украшенный столом, установленным на двух парах гнилых козел, и расставленными по краям полудюжиной разномастных стульев. Стены были украшены большим количеством непристойных иероглифов, которые с распутной любовью и прекрасным юмором обычно рисуют угольками в таких заведениях их весёлые посетители. И наш пир соответствовал, в лучшем случае, непритязательности этого алтаря любви.