Воин отозвался в согласии:
─ Ясно, выстоим! Я знаю, с каким замахом бьет наводчик! Бок с горючим не подставлю!
Танкистам Сибири выпало воевать на Первом Украинском фронте под командованием генерала армии Николая Ватутина. Краснозвездные машины воины получили сами на заводе в Нижнем Тагиле, сами погрузили не открытые платформы длиннющего поезда, где стояли для защиты зенитные орудия. До Киева воинский эшелон мчался на предельной скорости, без задержки, на каждой станции молниеносно зажигались зеленые огни светофоров.
Экипаж танка молод. Все ребята нецелованные, необстрелянные. Над губою едва пробивается светлый пушок. Но воины долга, живы бесстрашием. Командир танка лейтенант Роман Завьялов совсем молод. Белокур, синеглаз, похож на пастушка Леля. Получил аттестат зрелости, и добровольно поступил в танковое училище. Офицер без году неделя. Строгость дается с трудом! Телом гибок, лицо полное, девичье, напоминает большую радостную вишенку. Играет на гармошке. Любит петь старинные сибирские песни. Сердце боевое. Под стать ему живые, взвихренные, чтущие святые узы боевого товарищества: механик-водитель Никита Пекарь, тракторист, а теперь радист-пулеметчик Алеша Правдин, заряжающий Юра Осокин. Командир башни Александр Башкин тоже юн. Фронтовая, бескорыстная дружба наладилась в мгновение.
Сейчас все сидели за танком, укрывшись от ледяного ветра брезентом, пили спирт. И под гармонь командира пели песню, испытывая ласковое тепло от близости, от соседнего сердца, от красиво-печальной мелодии. И песня эта, песня от Михаила Лермонтова широко разносилась над заснеженными просторами, как молитва-исповедь души:
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
Метели, как белые змеи от безумия, откружили за поездом. Взору открылся Киев, украинская земля, откуда, только изгнали крестоносца-завоевателя! Грустно было смотреть Александру Башкину на села, похожие на кладбища, с сожженными, обугленными домами, где печи стояли сиротливо, одиноко, не скрывая печали, стояли, как поминальные кресты, на хлебные нивы, осыпанные густым серым пеплом, перепаханные гусеницами танков. Разбитыми, сломленными стояли в саду яблони и вишни, сложив, как в молитве, руки-ветви, как просили не сечь, не убивать земную радостную плоть. Но ее убили, сожгли, и ослабевшие ветви в подступающем огне упали на землю, упали в смерть! По горько-сиротливой деревне, снежная замять перекатами гнала мерзлую ржаную солому, повыдергав ее из снопа, какие одиноко стояли на мерзлом ветру.