И карающее возмездие пришло! Танкисты в лютую ненависть гнали убегающего врага, во все пространство, разжигая им костер Джордано Бруно! Александр Башкин, когда кончились снаряды, приоткрыв люк, грозно и люто, расстреливал убегающую рать из автомата.
Остановились там, где текла красавица река Рось, впадая в Днепр, где синие волны раскачивали звезды, и где серебрился, отражаясь, Млечный путь.
Танковый полк полковника Ивана Терещенко направили на ночлег-бивуак в деревеньку с милым украинским названием Ружинка. Танкисты Романа Завьялова расселились в избе солдатки бабы Лизаветы. Собрали застолье, пригласили на пир хозяюшку. Разлили по кружкам спирт. Выпили за Сталина, за победу. И завязалась нечаянная беседа.
─ Хорошо погоняли черта в омуте! ─ не скрыл ликования Роман. ─ С честью выдержали боевое крещение! Молодцы, вижу, гвардия! Так будем биться, что останется от фрица? Только с вами не лад, товарищ сержант! Не по молитве жизнь складывается!
─ Провинился? Чем? ─ встревожился Башкин.
─ Воевать, воюете! Две красные нашивки по ранению, а где ордена? ─ с напускною строгостью осудил командир танка.
Башкин отозвался по вине:
─ Сколько воевал, столько отступал! За что давать орден?
там как раз и была жизнь по молитве! Идешь с обреченным воинством по деревне, несешь на себе пулемет, и у каждой из бы стоят старики, опершись на трость, кто веками держал на мече и на плуге Русь святую. Стоят росянки-мадонны с младенцем у груди, и все милы и прекрасны, как с картины Рафаэля, и все, все смотрят с болью, с укором, смотрят, как на Каина, на предателя России! Страшными были те укоры! Стыдно было стакан молока попросить, краюху хлеба!
Отступаешь, и сделать ничего не можешь! Вот, где боль! Вот, где печаль! Вот, где молитва! Молитва скорби за старика, творца жизни, за мадонну и за Русь! Мы уходим, кто заполняет пространство Руси? Палач-Пилат русского народа! Как не слышать укоры! Как не слышать боль? Что несешь в душе? Полонез Огинского? Еще большую боль, чем те россияне, что встретились на скорбном пути! Еще большую печаль! Еще большую скорбь! Еще большую смерть!
Он выпил спирт, успокоил себя:
─ Я нес в себе смерть, командир! Но осилил себя! Не стал стреляться! Легче это, чем выстоять и повергнуть самозваного завоевателя-крестоносца! Скажи, за что вручать орден?
Офицер задумчиво посмотрел из окна избы на зимнюю красоту леса, на молоденькие елочки, какие стояли, как принцессы в снежной короне, согласно покивал:
─ Верно, тяжело жила Россия! Не до орденов было! Но ничего, восполним! Докатим с ветерком до Винницы, подам прошение на орден! Храбро воюешь! По отваге! И должна быть справедливость!