Зеленые елочки у реки, где шли пляски, кружились в хороводе красавицы-россиянки, будут стоять, как живые-преживые принцессы Русского царства, а его не будет!
В высокой осоке будут в раздолье плакать коростели, а его не будет! Он ничего не услышит, ничего! Ни печаль ее о любимом, ни радость свидания!
Кто так придумал? И зачем? Все остается, а человек уходит!
Зачем? Почему?
Александр Башкин услышал в себе слезы, услышал, что плачет. И то были первые слезы воина Руси на поле битвы! Слезы боли расставания со всем, что оставалось на Руси.
И именно на Украине.
И именно у города Белая церковь.
Танк Романа Завьялова все больше шел на сближение с элитными, грозными пушками «артштурм». Командир вел машину умело, с отчаянною храбростью. Он видел пушки, видел, как с пугающею огненною силою вылетали снаряды, и скоро, по разуму, рассчитывал, долетят до танка, не долетят? И тут же давал команду ─ остановиться, или мчать во всю скорость. И краснозвездная машина то останавливалась, как вкопанная, кружилась каруселью, и снова мчалась на скорости, на врага, на свою плаху.
Он вдумчиво, очень вдумчиво играл со смертью!
Командиру непременно надо было достичь батареи пушек, и достичь раньше, чем расстреляют его танк. Он должен взять с собою еще три-четыре пушки врага! Он идет на таран! Он выбрал дуэль-поединок! И дуэль-поединок должен завершиться по чести, как завершился на Куликовом поле, где в мгновение погибли оба копьеборца, воин Руси Александр Пересвет и воин Золотой Орды Челубей.
Водитель Пекарь героически вел машину, исполнял каждое пожелание командира, несмотря на лютое перенапряжение, на то, что от усталости падал в забытье, а его ладони были истерзаны до боли, до крови.
Неожиданно Башкин крикнул:
─ Командир, есть цель! В перекрестье прицела вижу борт пушки.
─ Огонь! ─ немедленно скомандовал Завьялов.
Танкист-Башкин нажал на гашетку. Выстрел получился удачным.
─ Горит! Горит! ─ заликовал экипаж танка.
Командир стремительно бросил машину на вторую пушку. Еще раздался выстрел. Загорелась и она, окутываясь черным дымом.
И тут Роман Завьялов вскричал:
─ Саша, на выстреле третья пушка! Бери ее в прицел! И гаси! Живо! Надо успеть, успеть! Родина или смерть!
Но «погасить» третью пушку не удалось. Танкисты не успели, опоздали на мгновение. Фашист-пушкарь оказалась удачливее. Снаряд в нимбе пламени с силою ударил в башню. Громовой удар потряс машину. Она накренилась, повисла на гусенице, снова выпрямилась, все танкисты жестко ударились о стальные ребристые стены. Потеряли сознание.
Первым пришел в память Башкин. В его сердце от века жило строго-непостижимое чувство долга.