Листал в книжном магазине всякие книжки.
Научился этому искусству, читать книги у стеллажей, недавно совсем. До этого не мог избавиться от желания немедленно схватить приглянувшуюся книгу и, зыркая по сторонам из-под кустистых бровей, рваться к кассе. Прорвёшься к кассе и ещё раз по сторонам посмотришь, оскалив клыки и подняв шерсть на загривке: всё ли взял, что хотел? Не упустил ли чего нового про калийные удобрения? А?! Нет, вроде всё успел захапать. Достаешь ассигнации, дёргая и распуская зубами узел на бархатных искристых шароварах. Вокруг лежат в беспамятстве книжные консультанты. Старший консультант ещё сипит у энциклопедий, выгибаясь в дыму зачинающегося полымени.
А утром встаёшь в разорванной рубахе, голова от «Эпитом» Корнуэлла болит-ломит, пелена с глаз спадает, и смотришь на новую книжную груду в кабинете. Домашние бродят по комнатам, глаз не поднимают, только губы поджимают. Опять, значит, в книжном был, наш-то. Опять натащил не пойми чего. А на душе в этот момент у меня ох как стыдно, темно и нехорошо. Головой мотаешь перед зеркалом, клянёшься, что в последний раз, в самый последний разочек. Что станешь лучше с этого момента… Что впредь… Со стоном идешь в людскую, просишь щец налить да хлебушка дать. В тяжёлую стопочку желтоватую льют тебе казённого зелья из штофца. Хлебаешь щи, отмокаешь душой с полотенцем тяжёлым серым на шее, потом мосол грызешь, потом пальцем в мозговую кость, сопишь, вздыхаешь.
Сядет рядом сердечко моё разлюбезное, говорит певуче-плачуще:
– Ты б больше не ходил в ту книжную-то яму пыльную, себе на погибель, нам на позор, ведь люди окрестные смеются с тебя глядючи, семью нашу позорят… Ты вот как: ты перемогнись, что ль, перетерпи тягу-то свою, не неси к нам в углы погань эту, плюнь, разотри, подойдут к тебе дружки-то твои, станут звать на новинки книжные глядеть, а ты и не ходи! Не ходи, ясный наш! Не губи себя! Стыд-то какой – меж страниц в книги заглядывать, обложки пальцами разводить! Давай лучше на пати сходим, а?! Как люди хрестианские под «Си Ар Ди Кемикл» вспеним!