С Чацким непонятно вообще ничего. По тексту они (Соня и Чацкий) выросли вместе и уже тогда полюбили друг друга. Насколько я понимаю, выросли вместе – это разница в возрасте года три, не больше. То есть Чацкому лет двадцать – двадцать три? Но не сходится! Возвращается Чацкий из-за границы, где провёл три года. Запоминаем: три года за границей. Однако он успел ещё послужить в армии три года с Платоном Михайловичем. И, самое сладкое, «будучи за границей три года», он говорит внезапно Платону: «Не в прошлом ли году в конце в полку тебя я знал…» Это же фантасмагория какая-то и месмеризм, брызжущий электричеством по моим оголенным нервам. Ты где был, Чацкий?!
Соне – семнадцать лет, Чацкий (который с ней рос и любил ее со взаимностию) уезжает в Германию на три года. Стало быть, Соне тогда было четырнадцать?! Так? При этом Чацкий успевает ещё послужить в полку с Платоном Михайловичем, то есть не был зачислен дитятей в кавалерию, иначе на кой он сдался Платону Михайловичу в качестве друга? Служит в полку чуть ли не три года, выходит в отставку и отправляется на три года в Германию, имея возможность навещать свой прежний полк, расквартированный в России. Каким-то таким загадочным представляется мне Чацкий. Или он рос вместе с Соней, и любовь, и все дела, будучи лет примерно двадцати, одновременно служа в полку? И германская командировка эта, и прочая, прочая, прочая…
Всё загадка.
Так я вот читаю книги с четырёх лет. С карандашом и листом бумаги.
Наш человек не может иначе. Он считает, что всё, что ему попадается на глаза, можно как-то улучшить. Очеловечить, приручить, подковать и забить лопатой по итогу, из каприза, шутки ради или для отопления. Так и ворочает глазом в щели соседского забора: как бы это ему соседям помочь? Ведь ничего ж не понимают! Живут как идиоты! Переживает страшно, топает, разбрызгивая плодородную жижу под ногами, сформированную годами бесхозного владения…
«И Боромир, превозмогая смерть, улыбнулся» – перевод В. Муравьева, А. Кистяковского.
«Тень улыбки промелькнула на бледном, без кровинки, лице Боромира» – перевод Н. Григорьевой, В. Грушецкого.
«Уста Боромира тронула слабая улыбка» – перевод М. Каменкович, В. Каррика.
«Boromir smiled» – оригинал.
Натолкнёшься в раскопках пыльных на имя Аполлон Евдокимович Жирар де Сукантон и сразу представляешь непростую семейную атмосферу у этих гугенотов на русской (а потом и немецкой) службе.
Рукой прикроешься и видишь этих еретиков как живых. Как их из Ла-Рошели Россия в себя вызвала и переваривала до Евдокима. А они за острые края всё держались и выдавали из себя в судорогах Аполлона. Ножками в полынье бултыхали.