– Прекрасно вас понимаю, Николай Иванович. Я эту тему уже сто раз думал-передумал. Очень хорошо, что у нас конфиденциальный разговор, и можем говорить откровенно. Вот скажите мне: мы ведь живем при капитализме?
– Получается, что при капитализме, – согласился Бестужев. – И что?
– Капитализм – это такая безжалостная система, которая ориентирована на деньги. Чем больше у меня денег, тем больше шансов выкрутиться из всяких жизненных передряг да и вообще физически выжить. Согласны?
– Есть логика, – кивнул Бестужев. – И что?
– А вы мне предлагаете работу за копеечную зарплату.
– Да какая это работа, это скорее общественная нагрузка. В свободное время пишите на здоровье свои картины, – сказал Бестужев.
– Писать картины, которые никому не нужны? Сводить концы с концами? Нет, это не по мне.
– И мастерскую вам не надо? – спросил Бестужев.
– Если надо будет, я её просто куплю. И никому не буду чем-то обязан.
– Да уж, Виктор Алексеевич, избаловал вас уринальный художник Сидоров. Хорошо ли на чужой шее сидеть?
– Это бизнес, Николай Иванович. Мы же при капитализме живем.
Бестужев помолчал, барабаня пальцами по с толу.
– Ладно, не хотите, как хотите, – сказал он. – Но вы же видите, что мы к вам со всей душой и желаем только добра. Надеемся, что и вы на нас зла не держите?
Рюмин пожал плечами:
– Мне, вроде бы, нечего с вами делить.
– Ну и славненько. У нас к вам небольшая просьба, Виктор Алексеевич. Насколько нам известно, к Анатолию Петровичу на сеанс приезжают самые разные люди. Некоторые из них могут быть очень известными, и мы можем попасть в неловкое положение, когда обнаружится, что какая-то знаменитость побывала в нашем хлебосольном крае, а мы не оказали должный прием. Я был бы вам чрезвычайно благодарен, если бы вы, Виктор Алексеевич, звонили мне и сообщали, кто там у вас уринальный портрет заказал, чтобы мы вовремя отреагировали. Не за себя прошу, за нашу родную область.
Сидоров не сразу привык к большим деньгам. Он любил приговаривать: «Не жили богато и не хрен начинать». Ему непременно хотелось реанимировать свою убитёхонькую «шестёрку». Он считал, что если перебрать движок, расточить цилиндры, заменить «поршня» и шлифонуть коленвал, то машина перестанет дымить и еще поездит не один год. Богема чуть ли не за руку притащил его в автосалон и чуть ли не под дулом пистолета заставил купить недорогую иномарку. «Шестёрка» некоторое время пылилась во дворе, пока Сидоров по пьяни не раздухарился и не отдал ее соседу за литр водки.
Маруся, напротив, мигом заценила внезапное, сумасшедшее пополнение семейного бюджета и была охвачена шопинговой лихорадкой. Она заставляла мужа возить ее по магазинам, ходила, высматривала и покупала, по мнению Сидорова, всякую ерунду. Например, купила мужу кучу трусов. Зачем ему столько? Всегда хватало двух: одни на нем, другие в стирке. Нет, Марусе обязательно надо, чтобы трусов у него было много, да и стирать их удобнее все скопом. И вообще она решила мужа приодеть, чтобы он выглядел приличным, культурным человеком, поскольку он сейчас, как-никак, известный художник и общаться ему приходится с людьми непростыми. Она купила ему шикарный костюм-тройку, несколько галстуков.