Ты вечно стремишься уехать подальше,
Твердишь – тебе лето с зимою приелись.
Весной изнываешь в немыслимой фальши,
А осенью ждёшь листопадную прелесть.
В беседке размокший, расплющенный плюс,
Нас годы прождал, не сложив наши полюсы.
Зачем же опять я к тебе тороплюсь,
Бегу с электрички по полю и по лесу?
Срываю цветок, и его лепестки
К щекам моим тянутся, чтобы прижаться.
В них – слабость и страсть, они полны тоски!
Но с ними мне легче тебя дожидаться.
Ты помнишь, ты помнишь мою откровенность?
Твой лепет: «Как лёгкость руки велика!»
Ты помнишь, как лето манило к траве нас,
Как сетками веток аллея влекла?
Как пил влагу губ твоих в зимнем бульваре,
Сцеловывал слёзы на «Новокузнецкой»,
К глазницам прижавшись, обуреваем
Рыданьем и страстью с усмешкою детской?
Нереальность реального,
Достоверность несбыточного,
Из огня ритуального
Пламя губ твоих высечено».
Я тебя обожал, как предмет культа,
Я просил любви твоей, как подаяния,
Я тебя созерцал, создавая, как скульптор.
Наглядеться не мог на своё изваяние.
Я – дурак, что любил так, я просто – глупец,
Что любовью терзался, себя искалечивая.
Каждый крах от любви, как кровавый рубец,
Доктора отмечали, мне сердце просвечивая.
И я понял, любовь – это злое понятье.
Оно прочит нам счастье фальшиво в губах,
Заставляя два тела сливаться в объятьях,
Избавляясь от платьев и плена рубах.
Аскетизм подсказал мне спасенья зарок:
Сбросить гнёт сатаны, все мирские обиды снести.
Я собрал в себе силы и вырваться смог
Из всевластия страсти и мерзкой обыденности!
Ох, как трудно любовь из себя изгонять,
Если Дьявол влечёт нас желанием, женственностью!
Страшно в плоти гасить тот пожар из огня,
Что возжён искрой нежности, женской естественностью.