— Всем разойтись по комнатам и ждать меня. Госпожа Кранс, я начну c вас, если не возражаете.
— Конечно, конечно, — засуетилась женщина.
Шериф оглянулся вокруг в поисках спокойного места в этом злополучном доме. Его взгляд задержался на винтовой лестнице, ведущей в столовую, но экономка тут же вмешалась тоном, не терпящим возражений:
— Я буду накрывать к обеду. Или к ужину… Не знаю, как назвать, ведь уже пять часов вечера.
Родригес неприязненно поморщился, но спорить не стал.
— В любом случае, ваш обед начнётся лишь после допроса всех свидетелей, госпожа Нейроу.
Женщина фыркнула и гордо направилась на кухню.
— Пройдемте в свободную комнату, госпожа Кранс, — предложил шериф.
— B спальню Сильвы?!!
— Не бойтесь, её убили не там, — мрачно ответил Родригес, не дожидаясь дальнейших рассуждений.
Вермюлер тут же послушно отправилась в свою комнату, находившуюся по соседству, решив, что позже расспросит экономку o том, что сказали эксперты o смерти супруги шефа полиции.
Писательница металась вдоль стены, разделяющей две комнаты, но слов почти не было слышно. «Не дом, a крепость!» — возмутилась женщина. Она выглянула в коридор в надежде опять подслушать что-нибудь под дверью, но тут же натолкнулась на полицейского, дежурившего там.
— Вернитесь в свою комнату! — отреагировал он бесстрастным голосом.
«Прямо тюрьма какая-то…» — подумала писательница и бросилась к окну. День был жаркий, как обычно, и окно соседней комнаты оказалось открытым. Собственно, закрыть-то его было некому…
Вермюлер высунулась из окна, насколько это было возможным. Она схватилась за деревянную ставню, чтобы не упасть вниз. «Хоть и первый этаж, a всё равно — больно!» — подумала женщина. B это время она потеряла равновесие и, балансируя между садом и собственной спальней, она потянула ставню на себя. Массивная рама больно ударила писательницу прямо по лбу, но результат был достигнут: Вермюлер осталась в комнате, a не снаружи.
Похоже, удар пришёлся кстати, поскольку мозги женщины вдруг прояснились, и её ошеломила неожиданная догадка. Она бросилась к своему блокнотику и лихорадочно записала на чистом листе: «Ставни!».
Потом Вермюлер снова кинулась к окну, напрочь отметая мысль o холодном компрессе, который избавил бы её от шишки на лбу.
— Моё колье, моё "Голубое утро", — плакала госпожа Кранс в соседней комнате.
— Неужели подменили? — нахмурилась писательница, готовая ко всему.
Слышно ей было прекрасно, осталось вникнуть в суть происходящего. Ещё через десять минут всхлипываний госпожи Кранс, Вермюлер поняла, что колье всё же настоящее, просто женщина выражала радость вот таким своеобразным способом. Шериф выкинул очередной окурок в сад и обратился к госпоже Кранс: