Я сидел и смотрел на Пету, ожидая грядущего удара. Ко мне начало приходить понимание того, на что я так долго искал ответы и не мог найти. Вдруг я понял, что просто не могу больше смотреть на Пету. Слушать эти слова было невыносимо, но видеть знакомые глаза… Я выглянул через витрину на улицу и принялся наблюдать за движением, вслушиваясь в неторопливый ритм ее слов.
– Лайле было одиннадцать или двенадцать лет, когда у Джеймса начались проблемы. Я запомнила тот день, когда муж впервые признался, что теперь с трудом может поднять садовую лопатку. До этого он столько лет копался в земле, а теперь, видите ли, не может, – тихо рассмеялась Пета. – Я решила, что Джеймс придумывает отговорки, что ленится или трусит. Ему с самого начала не хотелось переезжать с места на место. Ему просто хотелось быть со мной. Я знала, что его тревожит будущее Лайлы и стиль жизни, который мы ведем. Мне тогда показалось, что Джеймс хочет обманом заставить меня где-нибудь осесть и заняться канцелярской работой, когда моя карьера, как я верила, пошла на подъем.
Официантка молча поставила перед нами на стол две чашки кофе. Я посмотрел на жирные сливки, плавающие на поверхности, очертания которых образовывали нечто похожее на листок дерева.
– И не только я ему не поверила. К врачам Джеймс не обратился. Он вообще не любил докторов, а идти с таким неопределенным симптомом просто не счел нужным. Спустя несколько месяцев пальцы его рук начали нервно подергиваться, – Пета теперь перешла на шепот. – А потом стал меняться его характер. Джеймс впал в депрессию и легко выходил из себя…
Тяжело вздохнув, Пета вся как-то передернулась и потянулась за чашкой кофе. Теперь я смотрел прямо на нее. Она побледнела. Ее бил озноб.
– Это болезнь Хантингтона, – сообщила она мне.
Я не слышал о такой болезни, но это не остановило меня от самых зловещих предположений.
– И чем ее лечат?
– Ничем.
– Но… должно же быть лекарство!
Я повысил голос. В кафе повисла тишина. Пета, потянувшись через стол, положила свою ладонь поверх моей. Ее рука была теплой, моя – холодной. Я понял, что дрожу. Я даже не осознавал, какие чувства бушуют в моем теле. Возможно, это был физический шок.
– Извините, Каллум, нет никакого лекарства.
– Мы найдем кого-нибудь, – произнес я. – Если ей нужна помощь, мы должны найти… отыскать что-нибудь…
– Дорогой! Есть препараты, но они лишь помогают приглушить симптомы болезни, – она говорила со мной так, словно я был маленьким мальчиком, и, как ни странно, это теперь меня успокаивало, – но ничто не в состоянии вылечить саму болезнь. Дело в мутации гена. В мозгу больных не хватает одного белка. В свое время, обычно в зрелом возрасте, мозг повреждается, и процесс остановить просто невозможно.