– Я шучу. Я до сих пор не вспомнил.
– Засранец.
– В этом я тебе раньше честно признавался, но я милый засранец. Разве не так?
– Иногда таким бываешь.
Пройдя еще несколько шагов по дорожке, Лайла повернула ко мне голову и нахмурилась.
– Ты хоть пытался вспомнить, как зовут жену брата?
Я с трудом сглотнул.
– Лизетта, – произнес я. – Уверен, что Лизетта.
Глава двадцать четвертая
Лайла
11 мая
Если мой мозг похож на прилив, то сейчас настало время отлива. Прилив сделает песок мокрым. Я знаю, что оставила свой след в жизни, но следующая волна, которая обрушится на берег, уже не будет мной. Мое время минуло.
Сегодня утром Каллум помешал мне во второй раз принять антиспазматическое лекарство. Я совершенно забыла о том, что прежде он уже измельчил таблетку и дал мне ее с раствором меда. Минут двадцать я не могла сообразить, как пристроить полотенце для рук на столик с раковиной. Потом в ванную комнату тихо вошел Каллум и просто повесил полотенце на крючок. Каллум все время находится рядом, думает, что я не замечаю, как он стоит, затаившись, за дверью ванной или, словно ястреб, следит за мной из окна, когда я выхожу на свежий воздух.
Вчера мама спокойным голосом сообщила мне, что я на него кричала, и попросила сдерживаться. Не думаю, что смогу. Порой я просто не осознаю, что делаю. То же самое с моей хореей. Пока кто-то мне не скажет, я даже не замечаю, что меня бьет нервная дрожь. Все это раздражение накапливается где-то в моем подсознании.
Это ужасно, куда ужаснее, чем просто ужасно. Я побывала на месте Каллума, когда ухаживала за Харуто. Я знаю, как больно и тяжело наблюдать за тем, как небезразличный тебе человек страдает от этих симптомов.
Каллум десятки раз в день повторяет, что любит меня, но это излишне. Даже если бы он был немым, я бы и так все прекрасно поняла. Его любовь поет в его взгляде, прикосновениях и поцелуях. Одно то, что он до сих пор рядом, о многом говорит. Когда он молча разделяет горошины пополам, чтобы я могла их проглотить, я знаю, что это любовь. Когда он притворяется, что в пятый раз перестилает кровать, пока я иду в примыкающую к спальне ванную, я знаю, что это любовь. Когда он снова и снова покрывает пол в ванной комнате импровизированными ковриками, чтобы я не поскользнулась, я знаю, что это любовь, хотя, признаюсь, я схожу с ума из-за того, что со мной возятся, словно с ребенком.
Я волнуюсь за Каллума. Я умираю. Я знаю, что моя смерть станет для него сильным ударом. Смерть Харуто едва меня не убила, а ведь связь с ним была не такой крепкой, случайной в каком-то смысле. Думаю, Каллум сразу же вернется на работу и будет вкалывать двенадцать месяцев в году, пока вдруг не осознает, что он снова ужасно одинок.