Харуто Абель не был первым мужчиной, с которым у меня завязались серьезные отношения. Если быть до конца искренней, любила я его не так сильно, как могла бы или должна была. Он был хорошим человеком, а когда-то просто великим человеком, но любовь наша была удобной и комфортной, а не страстной и всепроникающей. Мы познакомились в трудное для обоих время. Уверена, он думал, что помогает мне, я же вцепилась в него, словно в спасательный круг оптимизма и надежды. Разумеется, меня к нему тянуло. Харуто всегда оказывался психологически более сильным, когда вступал с кем-то в противостояние. Он был прирожденным лидером, супергероем борьбы за экологию и казался непобедимым – до тех пор, разумеется, пока не проиграл.
Только сейчас, оглядываясь на прошлое, я понимаю, насколько же незрелой тогда была. Мне просто требовалась его помощь. На самом деле я плохо его знала. Вначале я лишь поднималась ради него утром с постели, когда больше никакие доводы не помогали. Потом он стал источником надежды, постепенно обретшей очертания будущего. На его месте мог бы очутиться кто-то другой. Уверена, что, если бы мы встретились при других обстоятельствах, я бы не удостоила его даже второго взгляда.
Несмотря на все это, смерть Харуто едва меня не доконала. Я даже представить не могла, насколько тяжким будет груз вины и одиночества, обрушившийся на меня после его смерти. Он долго болел, и я из возлюбленной превратилась в сиделку. Впрочем, возможно, это лишь усложнило дело. Я была слишком поглощена уходом за ним. Когда он умер, я утратила опору в жизни. Реальность заключалась в том, что обрести ее я могла лишь в новом смысле жизни, с головой погрузившись в работу.
За последние недели я часто вспоминала Харуто. Странно, если учесть, что сейчас у меня появился другой. Я размышляла, что бы он сказал, увидев Каллума, а потом улыбнулась, подумав, как бы Харуто ужаснулся, встретив человека, занимающегося разработкой рекламных кампаний – как раз тех кампаний, против которых он сам вместе с другими постоянно вел борьбу. Я перестала употреблять в пищу продукты животного происхождения сразу же после нашего возвращения из Мексики. Харуто, помню, очень злился даже тогда, когда я пила коровье молоко в его присутствии. Вид того, что ест Каллум, мог бы, пожалуй, свести Харуто в могилу.
Я начинаю понимать, что в присутствии Каллума постепенно теряю свою решительность. Нет, я продолжаю заверять себя, что буду держаться от него подальше, не позволю нам сблизиться ради его же интересов, убеждаю себя, что так будет лучше, но в его присутствии все мои благие намерения теряют смысл. При виде его ухоженных с неимоверной претенциозностью волос, когда Каллум появляется в толпе на пристани, при дребезжании телефона, когда от него приходит сообщение, я ощущаю необыкновенный трепет в животе, словно я опять стала тринадцатилетней школьницей, влюбившейся в первый раз. Нелепо и мило одновременно.