Алекс дернул ее за руку:
– Вы слышали хоть слово из того, что я только что сказал?
И время потекло в прежнем ритме, а тишина заполнилась звуками. Картина на стене превратилась в любительскую копию пастельного пейзажа, и Леонора отмела в сторону воспоминания, загнала свою боль в кончики пальцев и крепко сжала кулаки. Потом посмотрела на медсестер и больных, двигавшихся по коридору. Госпиталь – это все, что было у нее в этом мире, но ультиматум Алекса не оставлял выбора. И она смирилась.
– Когда мы едем?
Шелби приняли Джеймса в свою семью и свой дом так, будто он здесь родился. О жестоком обращении Шеймуса никто не вспоминал: не было ни жалости, ни слов утешения, ни вопросов. По сравнению с добротой и теплом Шелби знаменитое гостеприимство жителей буша казалось просто снобизмом. А Джеймс, в свою очередь, отплачивал им тем единственным, что у него было, – трудолюбием.
Каждое утро Джеймс, Том, Джон и Уилл отправлялись к загону для скота. Все были накормлены завтраком миссис Шелби, у всех рукава были опущены, чтобы защититься от обжигающего рассветного холода. Даже для четырех пар крепких рук работы было слишком много, но они редко нанимали кого-то в помощь и могли позволить себе это только в самые напряженные моменты – во время стрижки овец и сбора урожая. Каждый вечер они возвращались домой рыжие от пыли, грязные и пропахшие овцами, травой или шерстью – в зависимости от того, чем пришлось заниматься днем. Работа здесь была такой же тяжелой, как и у Шеймуса, но сопровождалась она постоянными шутками и хохотом, так что бока у Джеймса болели больше от смеха, чем от напряженного труда.
Рядом с парнями Шелби Джеймс научился отваживать динго и кроликов с помощью ружья или ловушек, а также кастрировать и клеймить бычков. Усилием воли он заставлял себя выполнять все это, но быстро понял, что такие жестокие занятия ему не по душе и даже ненавистны. А после едких подшучиваний со стороны братьев твердо решил, что больше никогда этого делать не будет.
Взамен Джеймс взял на себя уход за скотом – занятие, которое для парней Шелби было столь же ненавистным, как для него клеймение. То, что раньше делали братья втроем, сейчас Джеймс выполнял один. Прекрасный мастер езды как в седле, так и без седла, он, управляя конем прикосновением колена или натягиванием уздечки, мог направить его, вопреки инстинктам, прямо в кольцо разъяренных быков, даже не касаясь шпорами боков.
Джеймс приручал свирепых собак, местных беспородных дворняг, в крови которых было больше от диких динго, чем от овчарок, и они повсюду следовали за хозяином, готовые подчиниться его кивку или движению бровей. А взамен после дня тяжелого труда в загонах он щедро дарил им свою любовь, так что псы вились у его ног и громко, неистово скулили от восторга.