По мере продвижения повозки начали появляться следы цивилизации. Дорога расширилась, земля стала более плотной. Углубилась колея. Разбитая бутылка на дороге послужила очередным сигналом, и Ган высунулся из повозки:
– Далеко еще?
– Уже подъезжаем к Гвалии. Впереди гора Леонора.
Нили хлестнул верблюдов, и колеса, кренясь, покатились дальше.
Выгоревшая на солнце белая парусина тента окрашивалась в бежевый по мере того, как солнце клонилось к закату, и каждый дюйм его приближения к горизонту сулил передышку от дневного зноя. Он снова приложил флягу к губам девочки. На этот раз они слегка дрогнули. Глаза ее открылись, и Ган замер, а фляга застыла в воздухе. На миг равнодушный взгляд девочки остановился на нем, но тут зрачки снова закатились и она потеряла сознание. К горлу Гана подступил комок. Если она умрет, этот взгляд будет преследовать его до конца дней.
Тем временем она продолжала подавать признаки жизни. Вокруг появились палатки переселенцев. В одной из них, с откинутым пологом, был виден мужчина, который готовил что-то на огне. Из другой торчали ноги – вероятно, спящего человека. Потом показались более основательные дома – лачуги старателей, принявших решение здесь обосноваться. Это были те же палатки, но побольше, укрепленные листами рифленой жести, – жалкие конструкции, в которых жарко летом и холодно зимой. А в случае пожара в такой палатке металл задерживал бушующее пламя внутри, как в закрытом горшке.
– Люди… – шептал Ган. – Люди, помогите…
Дорога стала более гладкой. Лачуги сменились хижинами, окруженными подобием заборов из проволоки или старых ржавых кроватей, годившихся только на то, чтобы не разбежались куры. По улицам бродили одичавшие козы, которые чувствовали себя здесь в большей степени дома, чем люди. С первого взгляда даже не скажешь, был этот городок растущим и развивающимся или же пребывал в упадке.
Повозка въехала в Леонору в лучах ослепительного оранжевого шара, садившегося над долиной и подсвечивавшего силуэты немногочисленных деревьев вдалеке. Нили остановил верблюдов и, подойдя, взглянул на девочку.
– Она все еще жива? – Вопрос этот сорвался с его губ слишком легко, слишком быстро, и Нили потупился. – Впереди трактир, – сказал он. – Хочешь, чтобы я пошел туда?
– Сам пойду.
Ган выбрался наружу. Ноги совсем занемели, и он охнул. Ган потер шею, чувствуя, что Нили наблюдает за ним, сделал шаг и закусил губу. Черт бы побрал эту покалеченную ногу, как же он ее ненавидел!
Еще несколько неуверенных шагов, и он, приспособившись, пошел в сторону трактира. Две металлические дверцы на проволочных петлях открывались наружу. Над баром неровным светом мерцали лампы, в остальной части помещения было темно как ночью. У стойки сидели двое мужчин. Бармен приветствовал его равнодушным кивком: