Она первой направилась к лестнице, на ходу взяв с кресла свою дорожную дамскую сумочку. В галерее, протянувшейся вдоль северной стороны дома, было темно, как в склепе; тяжелые портьеры на высоких окнах были задернуты. Софи принялась раздвигать их, приговаривая:
– Здесь есть два Ван Дейка и даже полотно самого Гольбейна[98]: так нас уверили, хотя сэр Гораций в этом сомневается. А это – портрет моей матери кисти Хоппнера[99]. Я‑то ее не помню, но сэр Гораций никогда не придавал особого значения сходству – он говорит, что здесь она самодовольно и глупо улыбается, чего никогда не делала в жизни.
– Вы на нее не очень похожи, – заметил Чарлбери, глядя на портрет.
– О нет! Она была настоящей красавицей! – сказала Софи.
Он улыбнулся, но промолчал. Они перешли к следующей картине, а потом к другой, пока не добрались до конца галереи, и Софи заявила, что Матильда наверняка уже накрыла стол к чаю. Она решила, что нужно вновь задернуть портьеры, поэтому Чарлбери подошел к окнам сделать это вместо нее. Он завесил два окна и перешел к третьему, подняв руку, чтобы взяться за занавеску, когда Софи, стоя за его спиной, сказала:
– Задержитесь на секунду, Чарлбери. С этого места вам виден летний домик?
Он застыл с поднятой рукой и начал было говорить: «Да, я действительно вижу что-то среди деревьев, и вполне возможно, что это…» – когда сзади раздался оглушительный грохот. Он отскочил в сторону, схватившись за предплечье, которое насквозь пронзила раскаленная стрела – так ему, во всяком случае, показалось. Несколько мгновений он ничего не соображал, пребывая в сильнейшем потрясении, а потом заметил, что рукав его сюртука порван и опален выстрелом, что сквозь его пальцы сочится кровь и что Софи кладет на столик маленький элегантный пистолет.
Она слегка побледнела, но ободряюще улыбнулась и сказала, подходя к нему вплотную:
– Умоляю вас простить меня! Это был чудовищный поступок с моей стороны, но я подумала, что, если предупрежу вас, все выйдет намного хуже!
– Софи, вы с ума сошли? – в гневе воскликнул он, пытаясь замотать руку носовым платком. – Какого черта вы это сделали?
– Давайте пройдем в одну из спален, я перевяжу вам руку! У меня все наготове. Я боялась, что вы рассердитесь, потому что вам наверняка очень больно. Мне понадобилась вся моя решимость, чтобы сделать это, – сообщила она, осторожно направляя его к двери.
– Но зачем? Ради всего святого, что я такого сделал, что вы решили всадить в меня пулю?
– О, ровным счетом ничего! Вот в эту дверь, пожалуйста, и снимите сюртук. Я очень боялась, что у меня дрогнет рука, но ведь этого не случилось, не так ли?