Проходя мимо брата вниз по лестнице, она бросила на него озорной взгляд.
– Только то, что я узнала от своих братьев, Чарльз!
Он рассмеялся и отступил в сторону, давая ей пройти, но прежде чем она достигла нижней ступеньки, перегнулся через перила и властно окликнул ее:
– Сесилия!
Девушка подняла голову, вопросительно глядя на него.
– Этот малый, Рекстон, очень тебе досаждает?
Она едва сдержалась, чтобы не расхохотаться, но ответила со всей серьезностью:
– Ах, вот ты о чем! Думаю, что смогу осадить его, если потребуется!
– Тебя не должны беспокоить никакие посторонние соображения. Безусловно, если бы Евгения узнала о его постыдном поведении, то первой заклеймила бы его!
– Разумеется, – согласилась Сесилия.
Если он и упрекнул в чем-либо мисс Рекстон, то об этом не узнал никто, кроме них двоих. Но даже если он и сказал ей что-либо, то, очевидно, в очень мягкой форме, поскольку она совершенно не выглядела сколько-нибудь пристыженной или уязвленной. Впрочем, Софи могла испытывать удовлетворение хотя бы в одном: когда мисс Рекстон в очередной раз затронула болезненный вопрос о Жако, доверительно поведав леди Омберсли, будто живет в постоянном страхе перед тем, что обезьянка может укусить кого-либо из детей, Чарльз, услышавший ее реплику, нетерпеливо бросил: «Ерунда!»
– Полагаю, укус обезьяны ядовит.
– В таком случае я надеюсь, что она укусит Теодора.
Леди Омберсли неубедительно запротестовала, но Теодор, уже получивший строгий выговор за то, что запустил крикетным шаром в окно соседского дома, лишь ухмыльнулся в ответ. Мисс Рекстон, сочтя, что он был недостаточно строго наказан за свой проступок, позволила себе возмутиться столь бессовестным поведением. Чарльз внимательно выслушал ее, но ограничился тем, что сказал:
– Да, согласен, но удар был великолепен. Я видел его собственными глазами.
Подобное пренебрежение ее мнением изрядно огорчило мисс Рекстон, и сейчас она с видимым смирением, к которому часто прибегала в разговорах с детьми, прочла Теодору нотацию на тему того, как ему повезло, что он не лишился нового любимца в качестве наказания за свое преступление. Теодор промолчал, одарив ее презрительным взглядом, а вот Гертруда не выдержала и выпалила:
– Вы не любите Жако только потому, что нам его подарила Софи!
Ее слова, справедливость которых не смог бы отрицать никто, произвели эффект разорвавшейся бомбы. На щеках мисс Рекстон заалел жаркий румянец; леди Омберсли ахнула, а Сесилия подавила короткий смешок. Невозмутимость сохранили лишь Чарльз и Софи, которая не поднимала глаз от шитья, в то время как ее кузен холодно обронил: