– Какую камеру? – дрожащим голосом, тщетно пытаясь перенять их будничное спокойствие, спросил я.
– Мини-камеру наблюдения, – спокойно стал объяснять Борис, – ту, за которую вы еще в воскресенье внесли аванс.
В воскресенье… Это когда мы с Полиной собрались на пляж, а по дороге решили завернуть к Борису. Как далеко оно отстояло от сегодняшнего дня, это воскресенье, как хорошо там было, как размеренно текла наша жизнь. Я уже не помню, зачем нам понадобилась эта мини-камера, но лучше бы мы без нее как-нибудь обошлись. Ведь если бы мы напрямую поехали на пляж, не попали бы в пробку. А если бы не попали в пробку, у меня не украли бы телефон, Борис не одолжил бы свой, и я никогда не увидел бы фотографию, на которой Стасу тридцать, не познакомился бы с Алевтиной – да что там, я вообще никогда не узнал бы о ее существовании. А Борис так бы для меня и остался немного чудаковатым, но, в общем, вполне обычным человеком. Но почему они, и Борис, и Полина, ведут себя так, будто ничего за эти дни не произошло? А были ли эти дни? Алевтина рассказывала, что больше всего ее пугало, когда ее муж был «здесь и не здесь», полностью погружался в мысли. Она не знала, о чем он думал, что ему представлялось. Может, и со мной происходит нечто подобное? Может, это какой-то вид психической болезни, распространившейся в нашем городе, – человек ведет двойную жизнь: реальную и вымышленную, и в конце концов уже сам не может отличить, какая из них настоящая?
– Какой сегодня день недели? – спросил я.
– Четверг, – одновременно ответили Полина и Борис.
Четверг. А все началось в воскресенье ночью. Что же я делал все эти дни, если все эти события мне просто представились? Мы с Полиной каждый день приезжали на работу, ждали клиентов, сердились на мертвый летний сезон? И не было никакой фотографии Стаса, не было… Алевтины. Но где тогда я был сегодняшним утром?
Полина и Борис продолжали себя вести как ни в чем не бывало. Я всерьез испугался за свой рассудок. Силился припомнить сегодняшнее утро без Алевтины и не мог.
С трудом отсчитав нужную сумму – болезнь, видимо, распространилась и на арифметические способности, – я расплатился с Борисом за камеру. Он ушел. И тут Полина совершенно преобразилась. Произошло то, чего я так боялся, когда поднимался по ступенькам нашего крыльца, и чему сейчас даже обрадовался. Полина устроила мне настоящую сцену ревности. Я оправдывался, изворачивался, она меня обвиняла бог знает в чем, чего и не было вовсе.
– Но я же видела! – кричала Полина. – Неужели ты думаешь, что сможешь меня обмануть?