— Говорил же! Говорил же! Э? — никак не мог успокоиться лысый.
Увидев, что один из «дагестанцев» замедлил ход и начал неуклюже, по большой дуге, разворачиваться, чтобы подойти к ним, лысый прекратил плеваться и причитать, обрадовался маневру чумазой коробки и, встав в воде солдатиком, отчаянно замахал руками:
— Сюда, сюда, сюда!
Его заметили — в чистой спокойной воде не заметить человека трудно.
«Дагестанец» выплюнул из красноватого шпенька трубы несколько лохматых клубков дыма — подал сиплый дырявый сигнал, — и лысый в ответ проорал что-то восторженное, гортанное. Напарник лысого продолжал размеренно плыть саженками.
— Эй, Ибрагим! — окликнул его лысый. — Ты чего, собрался в Иран уплыть? Или в Турцию?
Ибрагим, не слыша лысого, продолжал плыть дальше, словно в нем что-то сдвинулось или он был сильно оглушен.
— Ибрагим! — испуганно заорал лысый. — А, Ибрагим!
Иброгим продолжал сосредоточенно работать саженками дальше.
Лысый рванулся за ним.
— Стой, Ибрагим! Утонешь! — он ухватил Ибрагима за плечо. Тот повернул к лысому пухлое, с мокрыми вылезшими бровями лицо.
Глаза у него были белые, вываренные, остановившиеся на одной точке. Ибрагим перевернулся на спину и затих, вяло болтая в воде ногами.
Через минуту их подобрал «дагестанец».
Народа у Мослакова на корабле было немного — половина того, что полагалось по расписанию. Много с таким количеством бойцов не навоюешь, а с другой стороны, как учил дедушка Суворов, не числом надо брать, а умением. Хитростью, умным маневром, отвлекающими ходами, моральным совершенством.
А чем еще можно взять противника! И вооружен противник лучше, — у него полным полно заморской техники, диковинных стволов с клеймом «Мэйд ин…», взрывчатки и патронов, и горючее противник не считает по каплям, как это приходится делать пограничникам. И все равно этих людей одолеть надо, иначе одолеют они, и тогда Россия превратится неведомо во что. Скорее всего, России просто не станет…
Красное мясистое солнце наполнилось звонкой желтизной, будто жидким металлом налилось, по морю пошла беспокойная рябь, будто внутри, в непроглядной глуби, его кто-то пробудился, над горизонтом, по всей окружности, появились облачка — признак того, что через пару-тройку часов погода изменится.
Мослаков нырнул в машинное отделение, в маслянистый полупрозрачный сумрак:
— Дядя Ваня!
Откуда-то из-за угла неслышно появился Овчинников с гаечным ключом в руках, с потным, испачканным мазутом лицом:
— Ну что там, Пашок, наверху? Жарко?
— Пока не очень, но скоро будет жарко.
— А я тут трубу чиню. Свистит так, что оглушает. Бандаж вот наложил.