С войной не шутят (Поволяев) - страница 3

Настроение у Павла Мослакова было препоганым. Пограничная бригада уходила из Баку в Астрахань, с места обжитого, насиженного, перемещалась в неизвестность, на место совершенно голое. В Астрахани, на полосе берега, выделенного морской бригаде, не было ни причалов, ни топливной площадки, ни грузового мола — один лишь мусор.

Жилья тоже не было. Часть имущества уже переброшена туда. Тезка Мослакова капитан-лейтенант Никитин, вернувшись из Астрахани, молвил уныло:

— Как бы нам там не пришлось жить в камышовых шалашах. Вместе с семьями да с детишками.

А здесь, в Баку, у бригады был свой городок с прекрасным жильем: у каждого офицера — отдельная квартира. «Цимес!» — восхищенно произносил Паша Никитин. И все это надо бросать.

Льстивые азербайджанские чиновники успокаивали пограничников:

— Мы вам компенсацию выдадим. В твердой валюте.

— В долларах, что ли?

— Зачем же в долларах? — обижались чиновники. — У нас есть своя твердая валюта — манат. Выдадим в манатах.

— И на что же потянут наши прелестные квартиры?

— Один квадратный метр — сорок манатов.

В пересчете на русские рубли это было тьфу — калоши только можно было купить. А к ним — пачку гвоздей. Калоши прибивать к полу. Чтобы не украли.

Леска, обернутая вокруг пальца, натянулась, Паша почувствовал, что к наживке подошла рыба. Паша приподнял одну бровь, правую: та-ак, что это за рыба? Похоже, жирная сонная зеленуха. Очень хорошая штука в жареве. Масло на сковородку даже бросать не надо, зеленуха жарится без всякого масла, на собственном жире.

Он обратился в чутье: больно уж экземпляр осторожный. Крупная зеленуха, не иначе. Рыба опытная, на своем веку повидала много, вот и осторожничает.

За первой, едва приметной поклевкой последовала вторая, такая же, едва ощутимая. Паша ждал.

Именно этот момент, когда зеленуха соберется с духом, и надо уловить.

Капитан-лейтенант почувствовал, как в ушах у него что-то сжалось, потом раздался тонкий звон, словно внутри включился некий радар. Мослаков улыбнулся тихо, едва приметно и в следующий миг сделал резкую подсечку.

Тяжелая рыба бултыхнулась на леске, стремясь уйти на дно. Мослаков чуть отпустил леску, чтобы она не обрезала ему пальцы, сделал вторую подсечку, вгоняя крючок поглубже в пасть рыбе.

Через пару минут зеленуха уже звучно хлопала мокрым хвостом по молу.

— Не осетр, конечно, но и не пескарь, — произнес Мослаков довольно.

«Аэродромы», как один, дружно повернулись к нему. Порыв был общим, на лицах — недоумение, страдание, боль, зависть, ненависть, обида, онемение, еще что-то, чему нет названия: повезло, мол, Ивану-дураку…