- По окуня, по окуня.
- Дак какой окунь-то, больно люто.
- Охота, Марья, дня не разбирает.
- Ой, молчи, малый! Я вот тоже: купила себе мороки по морозу. Надо бы по теплу, да не спроворилась. Петька, обормот, посулился утром привезти, да где-то проваландался, привез аж под вечер. Его дело шоферское: свалил, денежки в карман, а ты как хошь. Да вот ношу, не пере-ношу, ночь на дворе. И бросить никак нельзя. За ночь задубеет, потом хоть топором руби. Да уж мочи моей нету, ноги не шагают. Девка в город зафинтилила, шапку какую-то мохеровую поку-пать. Все, дескать, уже носят, а у меня нету. Еще утром схватилась, губы намазала...
- Носилки найдутся? - перебил ее Фомич.
- Ась?
- Носилки, говорю, давай! Пособим маленько.
- Ой да Степан Фомич, батюшко! Носилки-то есть, да будешь возиться, сам небось умо-рился.
- Давай, давай.- Фомич сбросил рюкзак.- Тут дело минутное.
- Ой да голубчик белый! Сичас, сичас... гдесь были...
Бабка заспешила в сарайчик, загремела там чем-то железным, выволокла забрызганные известью жиденькие носилки.
- Ох да касатик ты мой! Да откуда ты взялся!
Фомич проворно накидал пирамидку, пришлепнул маковку лопатой.
Федор Андреевич взглянул на часы: до автобуса оставалось не более получаса, и ему никак не нравилась эта затея. Он хотел как-то напомнить про именины, но Фомич упредил, сказал ожив-ленно:
- Берись-ка под зад, Федя.
- Дак товарищ-то пусть пока в хату зайдет, обогреется. Что ж он будет мараться.
Но Фомич, уже нагнувшись и ухватив передние ручки, ожидал, и Федор Андреевич, помед-лив, подошел к носилкам.
- А то дак я Дуняшкин ватник вынесу,- запереживала старуха.- Она у меня тоже телесная, так что подойдет в самый раз.
- Ватник наденешь? - обернулся Фомич.
- Не надо...- буркнул Федор Андреевич. Серый ворох курил перед самым лицом теплым паром, обдавая кислой вонью, и он задирал голову повыше, недоумевая, как может корова или кто там есть эту мерзость.
Стараясь не дышать, Федор Андреевич проследовал за Фомичом в калитку, потом двором к низкому плетневому сарайчику, крытому землисто-серой соломой. Старуха, гремя сапогами, лотошила впереди, показывая дорогу, убирая из-под ног какие-то чугунки, долбленые корытца. И все суетливо, виновато приговаривала:
- Сюда, сюда... Головы обороняйте, тут у меня лутка низкая... Валите, валите наземь. Пока так, а тади я сама по бочкам разложу, соломкой укрою. Не держала бы я ее, корову-то, клятву дала не держать больше, силов моих не стало, да теперь вот ребеночек у Дуняшки объявился, придется повременить.
И бегая взад-вперед, норовя чем-то помочь, поминутно хватаясь за лопату, виноватилась и вздыхала: