Лодка вниз по течению шла ходко, и скоро он уже разглядел на палубе катера самого Головина и с ним еще милиционера из райотдела. Невысокий, плотный и крепкий, как корешок, Головин имел странную привычку – много и охотно говорил, но никогда не смотрел в глаза тому, с кем разговаривал. Его же глаза ускальзывали, и перехватить их взгляд не было возможности.
– Ого! – перегибаясь через борт, громко загорланил Головин – он всегда горланил, словно находился среди глухих. – Да ты, Берестов, хорошо куренков пощипал, вон сколько перьев наторкал. Ударник! Цепляй свою лайбу, забирайся сюда, поговорим, покурим. Давай, давай, по-соседски.
Рука у Головина твердая, как деревяшка, и сила в ней угадывалась немалая, да и от всей плотной, тяжелой фигуры тоже сквозило этой силой, и было лишь одно непонятно – почему у такого сильного человека бегают глаза. Головин по-дружески ухватил гостя за плечо и потащил в кубрик, где было прохладно и сумрачно. Степан, войдя туда после яркого дневного света, не сразу заметил людей. А когда пригляделся – едва рот не разинул от удивления – на узкой, крашеной лавке, сложив на острых коленках маленькие ручки, сидел Ленечка, вздрагивал седеньким хохолком и приветливо улыбался, готовый оказать любую услугу. Напротив, привалившись спиной к дощатой переборке, расположился моложавый мужчина в новенькой зеленой штормовке, в золоченых очках и тоже дружелюбно улыбающийся навстречу, на лбу у него были крупные залысины и взбитый, как у Ленечки, хохолок, только темный, еще нигде не пробитый сединой. «Сын, наверное…» – успел подумать Степан, цепляясь взглядом за маленький столик, плотно заставленный бутылками и закусками. Посредине столика красовалось глубокое эмалированное блюдо, доверху набитое икрой.
– Да ты не спотыкайся, давай к шалашу, праздник седни! – горланил Головин, подталкивая его в спину. – Гости у меня, из Москвы гости. Знакомьтесь вот.
– Господи! Ну что вы говорите, зачем знакомым людям знакомиться, когда у них есть общие воспоминания! – Ленечка встрепенулся, тряхнул хохолком, как молодой петушок на насесте, и соскочил с узкой скамейки. – Что вы думаете! Мы с товарищем Берестовым прорывались недавно и совместно мимо хамской бабы. Жуткая, между прочим, баба, из натурального крестьянского назьма, как говорят в Сибири. А что же вы стоите, Степан Васильевич, присаживайтесь, хоть небогато, но от души. А это сын мой, гость дорогой, из Москвы приехал, чистым воздухом хочет дохнуть. Кстати, вот с ним вы познакомьтесь.
Мужчина поднялся и протянул узкую, слабую ладонь с тонкими пальцами.