И он склонился к подклюшнику, взял его подмышки, отволок в угол и там прикрыл рогожей. Прикрывая, он ещё сказал:
– Не можешь, не берись. Сколько хлопот теперь из-за тебя.
– Шильцем? – спросил Трофим.
Ефрем усмехнулся, не ответил. Подошёл к столу, глянул в пищиковские записи и отодвинул их на край стола.
Из палаческой запахло жареным.
– Это у нас быстро, – сказал с гордостью Ефрем. – Справный у меня подсобный, лёгкий.
И начал рассматривать себя, свою знаменитую красную рубаху, нет ли на ней где пятен, но ничего не высмотрел.
Вернулся Сенька с большим медным блюдом, на нём было всё: и мясо, и каша, и два куска хлеба. Мясо было подгорелое.
– Ложка есть? – спросил Ефрем. – Или только шило?
Трофим достал ложку. Ефрем жестом пригласил садиться и сам сел, сказав при этом:
– Шилом много не ухватишь, это верно.
Они сели один напротив другого и принялись есть. Ели молча. Трофим был очень голоден, но на еду не набросился.
Когда они съели половину, Сенька принёс кувшин, две кружки и сразу начал наливать. Трофим принюхался. Ефрем сказал:
– На службе у нас без баловства.
Трофим взял кружку, начал пить. Питьё было горячее, пахучее. Ефрем пригубил своё, сказал:
– На девяноста трёх травах. От всех напастей. Кроме кнута, конечно. Кнут всё перешибает, да!
Потом вдруг, глядя в глаза, спросил:
– А ты чего желаешь? Вот ты приехал сюда, тебе, поди, много чего насулили.
Трофим, помолчав, сказал:
– Я на посулы не падкий. Я их уже навидался. И поэтому сейчас только одного желаю – в Москву вернуться, и поскорее.
– О, – сказал Ефрем, – это по-нашему. Это с умом. А то, бывает, такие крохоборы попадаются… Ну а это доброе дело. А кто у тебя в Москве?
– Так, одна баба, – нехотя ответил Трофим.
– Одна баба – это уже много, – понимающе кивнул Ефрем. – И вернёшься, куда денешься. Вот только сейчас воевода придёт, ты ему сразу скажешь: становая жила лопнула. И про то, что здесь был крик, не заикайся. Особенно про Ваську. Про это никто не должен знать. А то распустят языки!
Трофим посмотрел на Сеньку.
– Сенька, скажи: «а»! – велел Ефрем.
Сенька открыл рот. Там была култышка вместо языка.
– Вот, – строго сказал Ефрем, – Сенька не проболтается. Поэтому ещё раз говорю: воевода придёт, скажешь, что жила лопнула. Воевода сразу заорёт: ах, вы болваны безрукие! А ты в ответ: не серчай, государь батюшка воевода, в другой раз будем рукастее. Запомнил?
Трофим утвердительно кивнул.
– Сенька, принеси ещё, – велел Ефрем.
Сенька принёс ещё. Трофим ел уже без охоты, то и дело поглядывал на подклюшника. Ефрем, заметив это, сказал:
– Тебе, брат, радоваться надо, что этот пёс помер. А то затаскали бы тебя за колдовство, как пить дать.