– Так ведь Аграфена… – начал было говорить Трофим…
Но Ефрем махнул рукой и продолжал:
– Что Аграфена?! Это если царь поправится, тогда, конечно, да. А если не поправится, тогда чего? Чей будет верх?
Трофим молчал.
– Вот то-то и оно, – сказал Ефрем. – А знающие люди говорят, что государю худо. Ну да нашими молитвами!
И, повернувшись к образам, перекрестился. Трофим перекрестился следом. И они опять взялись есть. Ефрем, глядя на Трофима, усмехнулся и сказал:
– Ты не кручинься. Может, ещё кого найдём, – и он кивнул на подклюшника. – А что! Болванов хватает. Вобьёт себе в голову: это я, это я! И сам явится, даже искать его не надо, бьёт себя в грудь, кричит: это я, берите! Так что завтра, может, кто-нибудь опять… Да и что я тебе рассказываю. Сам, небось, насмотрелся на всякое. Давно служишь?
– Давно.
– В Новгород ходил?
– Ходил.
– Я тебя там помню.
– Зачем тогда спрашивал?
– Хотел посмотреть, будешь кривить или нет. Не кривишь. Это славно.
Просидели ещё, перекусили. Наконец, Ефрем отложил ложку и, громко выдохнув, сказал:
– В брюхо уже не лезет. Где наш воевода?
Воевода всё не шёл. Ефрем отпустил Сеньку в палаческую, а сам привалился спиной к стене, сказал, что ему всегда нужно быть наготове, и почти сразу ровно задышал. А потом начал даже и похрапывать. Трофим сидел рядом и думал, что сейчас самое время вспомнить Ефремовы слова и их обдумать, а так же подклюшниковы речи, и то, чему Ефрем учил, и что отвечать Зюзину…
Но ничего не лезло в голову, а что лезло, сразу путалось, сбивалось, Трофим смотрел на подклюшника, прислушивался, ждал…
И, наконец, дождался: раздались шаги. Шедших было несколько, не меньше четырёх, у всех сапоги были с подковками.
Но почти все они остались за дверью, а вошёл только один Зюзин. За ним пищик. Зюзин остановился посреди пыточной и уже хотел было что-то сказать…
Но увидел подклюшника, накрытого рогожей, и замер. Потом, обернувшись, спросил строгим голосом:
– Что это? – и указал на подклюшника.
– Это Иван Иванов сын Кикин, – ответил Ефрем. – Преставился.
– Как?!
Ефрем подошёл к подклюшнику и снял с него рогожу.
– Да он в кровище весь! – сердито вскричал Зюзин. – Что это с ним? – и посмотрел на Трофима.
Трофим, как научил его Ефрем, ответил:
– Становая жила лопнула, и помер.
– Тьфу! – яростно воскликнул Зюзин. – Вы ведь замучили его! Замучили! Вот балбесы безрукие!
– В другой раз будем рукастее, – сказал Трофим.
Зюзин удивлённо замолчал, взглянул на Ефрема, потом на Трофима и, повременив, сказал:
– Становая, говоришь? Ну-ну.
И подошёл к лежащему. После показал рукой – ворочайте. Сенька повернул подклюшника и так, и этак. С одного бока спина у подклюшника была сильно в крови, теперь уже почти засохшей.