Глава четырнадцатая. Балашова Валентина Сергеевна, шестьдесят лет спустя
(Середина июня 2014 года)
К Балашихе я обычно не присматривался, да и видел-то её два раза: первый – когда она меня после «приступа» в гостинице откачивала, и второй раз на следующее утро, когда с Петром чудом не погибли под копытами Миколая, быка-производителя. Но и в первый, и во второй раз причин для того, чтобы особо отметить старуху, не было. Пожалуй, единственное, что привлекло моё внимание – рамка с фотографиями на стене. Но тогда, в доме знахарки, я был немного не в себе после «галлюцинаций». Теперь же выясняется, что галлюцинации были слишком реалистичны.
Пошли к ней после обеда, сразу из дома Исмаилыча, не заворачивая поесть. Петро, всю дорогу что-то канючивший про обед и про то, что бабка «удавится от жадности, а чашки чая не нальёт», был очень удивлён приёмом. Балашиха ждала нас.
Войдя в дом, сняли обувь на крыльце, прошли по домотканым половичкам через сенки и, толкнув дверь, увидели накрытый стол. Пол на кухне, она же гостиная, был застлан такими же домоткаными половиками. На стенах, по старинной моде, висели оформленные в рамки фотографии самой хозяйки дома и её многочисленных родственников.
– Ну вот и гостенёчки дорогие пожаловали. Давно уж вас жду, дожидаюсь, все жданки съела. Отведайте пока, что Бог послал, со мной переслал, – зачастила старуха, смахивая полотенцем несуществующие крошки со стульев, а я внимательно смотрел на неё, будто вообще первый раз видел.
Бабка явно переигрывала, строя из себя Бабу-Ягу. Прибаутки и поговорочки не вязались с её оценивающим, холодным взглядом. Причём смотрела она в основном на ботаника, встретиться глазами со мной почему-то избегала. Я подошёл к умывальнику, вымыл руки, не побрезговав предварительно намылить их столетним грязным обмылком, тщательно вытер льняным полотенцем не первой свежести, молча прошёл к столу и только тут почувствовал, как зверски проголодался. Не говоря ни слова, пододвинул к себе тарелку с грибами и принялся есть.
– Здравствуйте, Валентина Сергеевна! – опомнился Петро, до этого ошарашенно глядевший на меня. Он просто оторопел от такой наглости, но бабку это, видно, развеселило. Она хихикнула и, тут же чинно спрятав руки под передник, произнесла согласно канонам русской народной сказки:
– Узнаю птицу по полёту, а добра молодца по соплям! Проходи и ты, Петруша, пока этот сокол не склевал всю жратву.
Петька присел рядом, а я отметил, что уже мысленно называю его как-то панибратски, что ли? Интересно, когда это он перестал быть посторонним человеком и стал своим?