Я смотрел, как она шла по комнате, как привычным движением подхватила бокал из-под шампанского и поставила его на место, а потом исчезла в кухне.
Прошло несколько минут.
Все это время я сидел в кожаном кресле и старательно заносил на бумагу каждое слово, каждое движение, каждое чувство, испытанное за истекший час.
Так завершится мой рассказ.
Через несколько минут я попрошу Осеан прочесть его. И мы снова займемся любовью.
Правда, красивая история? Низенький араб-инвалид, которого все считали убийцей, расстается с жизнью в объятиях женщины своей мечты. Что вы на это скажете?
Согласен, конец слишком слюнявый, чтобы вставить его в детектив. А в дамский роман? Красавица и Чудовище, версия эмигрантского пригорода…
Я поднимаю глаза. Над нормандским шкафом, украшенным резными гирляндами из всевозможных фруктов, круглое смотровое окошко, обрамленное кружевными занавесочками; в окошко видно темное небо, где сверкают тысячи звезд.
Которая из них моя?
Которая из них направляет пять лучей моей судьбы?
Мои мысли медленно плывут к прежней жизни, той, что начнется в понедельник в клинике «Сент-Антуан». Ибу сочтет меня сумасшедшим, Офели наверняка выложит целую коллекцию новых фотографий своих парней, кретин Жером Пинелли позеленеет от зависти.
На кухне поет Осеан. Кажется, это «То, что мы не сделали» Жан-Жака Гольдмана.
Ручка замедляет полет по чистому листу. Надо очень тщательно подобрать слова для последних строк моего романа.
Неужели я выиграл?
Неужели смерть наконец перестала преследовать меня?
Ручка повисла в воздухе, висит там несколько долгих секунд, до тех пор пока стук дверцы от духовки не заставляет меня повернуть голову. Появляется Осеан с тряпкой в руке. Пряный аромат щекочет ноздри. Охотничий соус, такой, какой не подают в столовых. Шампиньоны, лук-шалот, сливки и вино.
— Ты уверен, что никто не знает, что ты здесь? — спрашивает меня Осеан.
— Абсолютно!
Я уважал ее стыдливость и никому не сказал, что отправляюсь к ней. Красавица все еще стесняется своего неудобного любовника. Опасается, что Кармен не оценит. Боится, что дядя Жильбер станет ворчать. Или ее пугает реакция Моны?
Не Моны, Алины!
Она ревнует?
Обожаю аромат тайны. Пусть наша любовь останется в секрете, это придаст ей пикантности.
Ручка в последний раз касается бумаги. Я ужасно хочу найти симпатичную фразу, чтобы поставить финальную точку. Мучаюсь. Грызу колпачок.
— Готово! — кричит Осеан.
Тем хуже. Я уступаю, выбрав самый простой вариант.
Первые слова моего рассказа станут и последними.
«Мне долго не везло.
Я был уверен, что удача всегда на одной стороне, только не на моей…»