Софья Леонидовна, остановив его, сразу же заговорила с ним по-немецки. Он снял с носа пенсне и, протирая его вытащенным из кармана носовым платком, внимательно слушал ее, несколько раз вежливо повторяя все одно и то же слово «яволь». Потом кивнул Маше и прошел мимо часового в ворота, сделав тому знак, чтобы он пропустил с ним обеих женщин. Они зашли все втроем — Шниквальд впереди, Софья Леонидовна и Маша сзади него — в одноэтажный каменный домик, стоявший у самых ворот, У дверей здания была маленькая деревянная дощечка с немецким готическим шрифтом, а над ней затекшая от дождя старая русская вывеска: «Приемный покой».
Они вошли в первую комнату, где за деревянным барьером у канцелярского стола сидел немецкий солдат и печатал на машинке. При входе Шниквальда он вскочил и щелкнул каблуками. Шниквальд что-то спросил у него и, приложив руку к козырьку высокой фуражки, прошел в следующую комнату. За ним прошла Софья Леонидовна с Машей. В комнате за столом сидел рыжий толстый старый немец с красным и злым, как на плакатах, лицом. Он поздоровался за руку со Шниквальдом, а Софье Леонидовне только кивнул так, как до этого Шниквальд кивнул Маше; на Машу же не обратил никакого внимания, как будто она и не входила в комнату. В последующем разговоре Маша поняла только отдельные слова, застрявшие у нее в памяти со школы; так как она знала, о чем идет речь, ей казалось, что она понимает почти весь разговор, и с удовольствием подумала, что, кажется, помнит немецкий язык.
— Яволь, — наконец сказал сидевший за столом немец не так вежливо и тихо, как говорил это слово раньше Софье Леонидовне Шниквальд, а отрывисто, громко и сердито и только тут наконец посмотрел на Машу.
Смотрел он на нее долго и внимательно, и ей было очень не по себе под его взглядом, первым из тех недоверчивых чужих взглядов, которые теперь ей предстояло постоянно испытывать на себе. Посмотрев на Машу, немец сделал короткое резкое движение толстым указательным пальцем левой руки в сторону двери, и Маша без слов поняла, что они с Софьей Леонидовной должны выйти. Поняла это и Софья Леонидовна. Они вышли и еще несколько минут стояли в соседней комнате у деревянной стойки, пока там, за закрытой дверью, этот сердитый немец разговаривал со Шниквальдом. Немецкий солдат, не обращая на них никакого внимания, стучал на своей машинке, иногда заглядывая на верх страницы и от старания немножко даже высовывая язык. Наконец Шниквальд вошел.
— Яволь,— сказал он Софье Леонидовне,— Аллес ферт иг — все готов! — Это Маша поняла; потом сказал еще несколько слов, которых она не поняла. Потом он посмотрел сверху вниз, с высоты своего роста на Машу и спросил по-русски: — Ви не разговаривайте немецкий язик?