—- Кто это? — шепнула на ухо Прилипко Маша, показав глазами ка человека с бородой, как у Александра III.
— Профессор Стрижевский, член управы,— шепотом ответил Прилипко, и Маша снова посмотрелана злое, угрюмое, с темными мешками лицо бородатого Стрижевского, и он почему-то показался ей в эту минуту самым ненавистным из всех остальных.
Когда Бюхнер кончил свою короткую речь, четверо русских полицейских подняли винтовки и нестройным залпом выстрелили из них в воздух. Немцы не стреляли: все-таки, что бы там ни говорил Бюхнер, в их глазах покойный был всего-навсего платным предателем.
Наступила пауза — все стояли и молчали. Бургомистр с облезлым лицом подошел сзади к Прилипко, что-то чуть слышно сказал ему и подтолкнул его в спину. Прилипко подошел к могиле, наклонился и, подняв большой комок земли с намерзшим к нему льдом, бросил его в могилу.
Потом, когда могила была засыпана доверху и в нее был воткнут не новый, деревянный, темный, наверное, снятый с какой-нибудь другой могилы крест, все толпою торопливо, словно боясь отстать друг от друга и остаться здесь, двинулись к выходу с кладбища.
— Я поеду на поминки, они будут там, в полицейском управлении, где служил Шурик,— сказал Прилипко Маше, когда они сели в машину. — Может быть, вы поедете со мною?
— Нет, спасибо,— сказала Маша,— я поеду к тете Соне, она одна.
— Хорошо. Тогда я вас завезу,— сказал Прилипко.
Полдороги они молчали, потом Прилипко вздохнул и сказал:
— Вот и похоронили Шурика,— и снова, как по дороге на кладбище, тихонько погладил Машу по руке. Маша ничего не ответила. — Страшно, правда? — сказал Прилипко.
— Да,— сказала Маша, думая о своем.
— А где Прилипко? — спросила Софья Леонидовна, когда Маша вернулась домой. Она стояла над керосинкой и заваривала чай.
— Он не приедет сюда, он поехал туда с ними,— ответила Маша.
— Ну вот и слава богу,— сказала Софья Леонидовна,— По крайней мере, не надо будет дуру из себя ломать. Много ли народу было на похоронах?
— Человек пятьдесят...
Софья Леонидовна недовольно пожевала губами: должно быть, ей показалось, что и этого слишком много.
— Никаких глупостей не сделала там? — спросила она Машу.
— По-моему, нет,— подумав, ответила Маша.— Знаешь что,— сказала она, когда старуха разлила чай, и отодвинула от себя чашку.
— Пей сначала, потом поговорим,— сказала старуха.
— Нет, я сначала хочу тебе сказать.
— Ну, что такое?
— Знаешь, я беременна, а аборта делать не буду,— сказала Маша то, о чем думала про себя всю дорогу, пока вместе с Прилипко ехала с кладбища.
— Беременна? — переспросила Софья Леонидовна и вопросительно и строго посмотрела на Машу.