И тут Сталий допустил вторую подряд непростительную ошибку — шагнул к девушке, все также продолжавшей стоять со спокойно сложенными на груди руками и казалась тоненькой стрункой на фоне стен светлого синтетического материала.
Криспин, видя рывок Сталия, решился на выстрел, думая, что талиейц берет ее в заложники. Его бластер был с глушителем, и выстрел не услышал никто. Сталий схватился за правое плечо, и сквозь его пальцев сразу же стали набухать красные капли, соединяясь в ручейки, пропитывающие рубашку и ползущие по руке.
Сталий снова вскинул бластер, намереваясь снести голову Вайперу, и его уже не смутило присутствие Киры. Теперь Сталий уже без всяких сомнений искренне полагал, что с Вайпером их связывают любовные отношения, и тоже немного узнав Киру, понимал, что отважная звездолетчица просто-напросто прикроет его собой.
А Вайпер слишком хорошо знал Киру… И внутри застонал, когда она сделала шаг…
Кира шагнула на линию огня. Девушка спокойно, словно и не находилась между двух готовых выстрелить в любой момент бластеров, посмотрела в глаза Сталию:
— Прощай, Ри!
В ее глазах было столько льда, что он вздрогнул и опустил оружие.
Он не успел выронить бластер, который мог бы выстрелить при ударе о дорожное покрытие, потому что та модель, которой пользовались таллийцы, не была снабжена предохранителем, и его надо было разрядить вручную. Кира знала это, и поспешила подхватить грозное оружие. Она легко сняла заряд и вернула бластер Сталию, не говоря при этом ни слова и даже не сделав попытки перевязать ему простреленное плечо.
— Идем, Крис, — она развернулась к продолжавшему ошеломленно стоять Сталию спиной, всем видом показывая, что подлого выстрела в спину от него не ждет.
Криспин убрал свой бластер и нарочно протянул Кире руку — он хотел чтобы позлился Сталий, и к тому же опасался, что переживания могли заставить Киру споткнуться на высоких каблуках, да еще в полутьме. И знал, что ей бы не хотелось выглядеть при этом чертовом таллирийце слабой или неловкой.
Как только земляне скрылись за поворотом, Сталий смог дать волю чувствам. Он выругался на своем языке и запросил телепортацию. Собираясь с духом пройти этот ад, да еще будучи порядком ослабленным болью и кровопотерей, он вдруг так ясно, так отчетливо подумал:
— А ведь она никогда и не была моей… Она вообще не может кому-то принадлежать. Она может только идти рядом. И ровно столько, сколько сама найдет нужным.
И все мысли померкли в его голове после с трудом произнесенных слабеющим языком слов, запускавших этот сложнейший и далеко не совершенный процесс: