– Поедем к нам, жена прислала СМС, что приготовила ужин. Второй раз за семейную жизнь, – не без ревности уточнил режиссер, – Ты ей, видать, понравился. Она у меня влюбчивая. Но меня не бросит. Потому что правда любит…кино. – Уточнение сделало честь его уму.
Пока мужчины шли на стоянку машин, где стоял джип режиссера, куда он мог, казалось, поместиться стоя. Клод жадно втягивал по дороге в ноздри морозный воздух. При всем своем загаре, он больше походил на былинного русского богатыря, чем те, что на картине Васнецова. Потому что в этот момент он чувствовал себя героем. Будущим героем саги о любви, в которой больше не будет места ошибкам и даже опечаткам.
Дом режиссера оказался комфортабельным особняком в каком-то загородном поселке. Его названием, похоже, послужила Перестройка.
А жена Игоря – Марианна, вышедшая навстречу гостю в алых туфлях на каблуках и в розовом шифоне, совсем не вязалась с прохладной гулкостью огромных помещений дома.
Интерьер вокруг поражал стильностью, но напоминал шоу-рум, а не жилище.
Но ужин и вправду ждал в духовке, поставленной в режим ожидания. Это были равиоли, которые тут назывались пельменями.
Блондинка с блуждающей улыбкой на лице поставила блюдо с ним на стол, но не посредине, а ближе к Клоду, низко наклонившись и вывалив богатое содержание декольте на обозрение гостя, котором резко стало не до пельменей…
Что бы Клод не думал о женщинах после своего брака, но основной инстинкт не отключается, похоже, ни от чего.
В комнате при этом присутствовал и сам Игорь Заславский, успевший снять с себя пальто с шапкой. И лицо его закаменело от какой-то никогда не проходящей горечи.
Ну почему же даже умные мужчины добровольно связывают себя с «дурами с фигурами». Не потому ли, что в другом человеке мы подсознательно видим то, что может разбавить нас самих в детях. Его внешность уродливого гнома в сынке или дочке хочется заменить на гены красавицы матери. А ее умственную тупость заменить в симпатичной головке интеллектом отца? – подумал Клод, опустив глаза, чтобы не видеть ни зазывных взглядов супруги режиссера, ни тщательно скрываемой боли Игоря из-за вульгарного поведения жены.
– У меня это все в прошлом, – вдруг обрадовался он, – Больше никогда не буду опозорен вздорной бабой с бешенством матки! И уж тем более не стану портить отношения с работодателем из-за шлюхи, которая любит…кино.
Казалось по ощущению, что ужин прошел в неловком молчании мужчин. А вот блондинка не умолкала. И голос у нее был музыкальным. Но Клоду было так мучительно скучно, то ли от холода в комнате, который не мог развеять камин, то ли от банальности всего происходящего.