Души подлунного мира приводит сюда.
Не обратиться ли мне к венценосному брату,
Чтоб справедливых людей мне прислал для суда?
Души умерших пусть судят они полновластно
И разбирают подробно деянья людей!
Их заключение будет всегда беспристрастно,
И не минует божественной кары злодей!»
30
Царь, обойдя все владенья, взглянул на Харона:
«Издалека мощь потомка Эреба видна,
Жаль, не избавится он никогда от полона —
Волей судьбы стал слугою реки и челна…
Жизнь на земле для людей – превосходная школа,
Судит пристрастно о ней перевозчик с веслом
И не допустит на чёлн никого без обола —
Первым встречается здесь он с обманом и злом.
31
Если умершему в рот не вложили монету,
Значит, неправильно жил тот на вечной земле
Или напрасно бродил он по белому свету,
Был нелюбимым родными, подвергшись хуле.
Души таких не дождутся вниманья Харона —
Будут со стоном летать по прибрежным лугам,
И не достичь им владений великого Крона,
Нет им пути к Елисейским святым берегам!
32
А переплывшие в лодке потомка Эреба,
Будут подвергнуты в мире подземном суду.
Только невинной душе снова явится небо —
В чрево забросят её, как зерно в борозду».
Думая, царь углубился в глухие владенья,
Остановился на миг у Стигийских болот,
Шум нарастающий тотчас прервал рассужденья,
Знал повелитель, чей здесь находился оплот:
33
Из темноты появилась со сворой Геката,
Змеи и факелы были у девы в руках.
Гибелью путнику встреча с богиней чревата,
Псы уносили его, зажимая в клыках.
Дальше неслась за Трёхтелой свирепая стая
Чёрных, как смоль на поленьях, стигийских собак,
Только на милость богини ночной уповая,
Можно остаться живым – по-другому никак…
34
«Мир под Луной восхищён златовласой Кипридой,
Нет, говорят, на земле равной ей в красоте.
Но полагаю, никто несравним с титанидой,
Что показалась волшебной в густой темноте!
Дивно прекрасны три лика и тела богини,
И не узреть чаровницу никак со спины,
Выглядит дева на зависть самой Мнемосине —
Прелести эти её дочерям не даны…»
35
А во дворце ожидали правителя вести,
Мигом улыбка слетела у бога с лица,
Ждали его три богини проклятья и мести:
«В мир отпусти нас, там девы убили отца!»
Вспыхнули злом Алекто, Тисифона, Мегера,
Гнев – их удел, беспощадны они и страшны,
Двигала девами в правду и мщение вера,
Жаждою кары Эриннии были полны!
36
Тот, кто свершил в нарушенье законов деянье
И обагрил руки кровью друзей и родных,
Тот получает от «Гневных» всегда наказанье —
Кара бывает страшнее мучений иных!
Так привлекал царь на службу оккультные силы,
Чтобы дать катарсис душам до блеска камней:
«Смертных тела принимают огонь и могилы,
Только для «пси́хэ» «лекарства» нужны посильней…»