И я решила, что мой час настал.
Подождите, - проговорила я таким торжественным голосом, что все стихли.
Я была самой младшей в армии, и на меня смотрели снисходительно. Но то, что я сделала, возвело меня в ранг самых свирепых бойцов.
Я приблизилась к голове немецкого генерала.
И произнесла, как музыкант перед тем, как сыграть отрывок "allegro ma non troppo":
Пусть стоит тут, только без рук.
Голос мой был сдержанным, как у Елены.
Я повела себя правильно, и все это на глазах у Вернера, корчившегося от унижения.
Пробежал легкий ропот. Такого никогда раньше не видели.
Я медленно удалилась. Лицо мое было бесстрастным. Меня распирало от гордости.
Слава настигла меня, как других настигает любовь. Малейший мой жест казался мне августейшим. Я чувствовала себя, как на параде. С чувством превосходства я смерила взглядом пекинское небо. Мой конь мог мною гордиться.
Дело было ночью. Немца бросили на произвол судьбы. Союзники забыли о нем, так сильно их поразило мое преображение.
На следующее утро родители нашли его. Его одежда и волосы, смоченные в секретном оружии, покрылись инеем, также как куски рвоты.
Парень свалился с жутким бронхитом.
Но это было ничто по сравнению с моральным ущербом, который ему нанесли. И когда он рассказывал обо всем родителям, им показалось, что он тронулся умом.
В Сан Ли Тюн конфликт между Востоком и Западом достиг апогея.
Гордость моя не знала границ.
Моя слава быстро облетела Французскую школу.
Неделей раньше я уже упала в обморок. А теперь все узнали, какое я чудовище. Без сомнения, я была знаменательной личностью.
Моя любимая узнала об этом.
Следуя советам, я делала вид, что не замечаю ее.
Однажды во дворе школы свершилось чудо - она подошла ко мне.
Она спросила меня слегка озадаченно:
Это правда, то, что говорят?
А что говорят? - отозвалась я, не глядя на нее.
Что ты оставила его стоять, не держась?
Правда, - ответила я с презрением, как будто речь шла о чем-то обычном.
И я медленно зашагала, не говоря больше ни слова.
Симулировать это равнодушие было для меня настоящим испытанием, но средство оказалось таким действенным, что я нашла в себе смелость продолжать игру.
Выпал снег.
Это была моя третья зима в стране Вентиляторов. Как обычно, мой нос превратился в даму с камелиями, из него постоянно шла кровь.
Только снег мог скрыть уродство Пекина, и первые десять часов у него это получалось. Китайский бетон, самый отвратительный бетон в мире, исчезал под его поразительной белизной. Поразительной вдвойне, потому что он поражал небо и землю: благодаря его безупречной белизне можно было вообразить, что огромные хлопья пустоты захватывали кусочки города, - а в Пекине пустота было не крайним средством, а своего рода искуплением.