– Но ведь Дениц два дня назад отдал приказ о капитуляции, – напомнил Гофбауэр. – В чем же дело? Разве Дениц для Туссена не закон?
Патриоты терялись в догадках. Завтрашний день казался им загадкой. Он тревожил их.
Силы уже были на исходе. Боеприпасы иссякли.
– Сдается мне, – сказал Гофбауэр, – что завтра будет ясный день. Видите, показались звезды?
Они поеживались на предрассветном холодке.
– Вот что, Антонин, – вдруг сказал Глушанин, – пробирайся-ка ты в нашу обитель. Кажется, целая вечность прошла с тех пор, как мы с тобой туда заглядывали.
Видя, что Слива молчит, добавил настойчиво:
– Ведь там только двое мужчин: врач и Морганек. Сходи, братка.
Антонину давно хотелось зайти в особняк, но он не решался даже и намекнуть об этом. Как можно оставить баррикаду в такое время? Но слова Глушанина заставили его задуматься. Что, если в особняк ворвались нацистские мерзавцы? Он почувствовал, как по телу его пробежал холодок.
– Сходи, сходи, – подталкивал его Глушанин.
– И верно, сходи, сынок, – поддержал капитана Гофбауэр. – Узнаешь, как там наши друзья себя чувствуют.
– А утром вернешься.
– Хорошо, – сказал Антонин.
Но, вставая, он почувствовал, как велика в нем усталость и как хочется лечь и заснуть хоть на часок.
На Буловку он добрался, когда на восточной стороне неба, очистившегося от туч, занималась заря.
Его встретил Морганек, стоявший на посту. Он порывисто обнял Антонина.
– Что ты меня трясешь, как черт грушу? – вяло пошутил Антонин. – Пусти. Я и так еле живой. Как тут у вас?
– У нас тихо, как в монастыре. Во дворе четыре воронки, в окнах все стекла вышибло. Еще что? Божена жива и здорова, только ноги едва передвигает.
Теперь уже Антонин обнял друга.
– Неисправимый ты балагур… Ну, я пойду к ним…
– Иди, иди. Только не шуми, а то всех поднимешь на ноги. А у нас раненых много.
В доме спали все, и здоровые, и раненые, и было темно, как ночью. Тишина нарушалась только похрапыванием и стонами раненых. Пахло йодом и карболкой.
«Какая духота у них», – подумал Антонин и осторожно, ступая на носки, стал пробираться в кабинет.
На столе горела свеча. При ее неровном свете он увидел Божену, спавшую на диване. На полу похрапывал Ярослав. Под голову себе Божена положила маленькую кружевную подушечку и спала так неслышно, что Антонин испугался. Сердце его зашлось. Он подошел к девушке и наклонился над нею. Слух уловил тихое дыхание.
«Как устала, бедная, измучилась». Антонин перевел взгляд на Ярослава: старик лежал лицом вниз, болезненно похрапывая.
И снова неодолимая усталость охватила Антонина. Колени его подгибались, в ушах стоял шум. Он подошел к креслу, тяжело сел, и сознание его помутилось. Ему казалось, что он медленно качается на качелях и теплые струи воздуха обвевают его щеки.