Анзират побледнела и ощутила холодок в груди. Она смешалась, не веря собственным ушам. Некоторое время молча смотрела на старика широко открытыми глазами, а затем тихо спросила:
– Что вы сказали?
Старый Икрам наблюдал за каждым ее движением. Как он и рассчитывал, его удар дал большой эффект, Анзират побледнела.
– Ты хорошо слышала, женщина, что я сказал, – ответил он, уверенный в том, что дело сделано. – Эту тайну хранишь не ты одна. Я стар. Очень стар. Но аллах не отнял у меня памяти, время ее не погасило.
– И что же вы намерены делать с этой вашей тайной? – с вызовом спросила Анзират, оправившись от неожиданности.
«О бесстыдная грешница! Свою тайну она называет моей!» – подумал Икрам-ходжа и ответил хозяйке:
– И холодная зола иногда дает огонь. Мне ничего не стоит обронить семена раздора в этом счастливом доме, и они быстро дадут свои всходы. Но я никому не хочу делать зла. И тебе не хочу… Я…
Тут Анзират неожиданно поднялась.
– Если бы не ваш возраст и не седины, почтенный, то я бы сказала, как называют таких людей, как вы…
– Не горячись, женщина! Не надо. Я понимаю, что причинил тебе боль. Но она и не так уж велика. Зачем же нам ссориться?
Анзират указала рукой на дверь.
– Уходите отсюда, почтенный, и поскорее, – потребовала она.
Икрам-ходжа опешил. Вот это бесстыдство! Значит, он свалял дурака! Козырь оказался битым? Не с этого надо было начинать. Неужели вся затея пошла прахом?
– Ты даже не хочешь выслушать моей просьбы? – спросил он елейным голосом, продолжая сидеть.
– Не хочу! – отрезала Анзират.
Ярость ослепила разум гостя. Он встал. Щеки его дрожали. Еле сдерживая себя, чтобы не разразиться проклятием, он сказал:
– Хорошо… Я пойду… Но будь я проклят именем Магомета, если не сделаю все, чтобы открыть глаза твоему мужу и твоему сыну. Мои уста могут молчать, но могут и говорить. И судить меня за это никто не будет. А ведь пришел я к тебе не за тем, чтобы ссориться. Я пришел к тебе с просьбой…
– Уходите! – Анзират вновь указала на дверь. – Немедленно уходите… Или я сейчас же крикну своих.
Гримаса бешенства исказила толстое лицо старика. Подобного с ним никогда не случалось! Его еще никто не выпроваживал таким образом. Он выпятил живот, вскинул голову и медленно, стараясь не терять достоинства, зашагал к двери. У порога он обернулся, стукнул посохом о пол и бросил:
– Да покинет этот дом покой! – а про себя зашептал: «Презренная грешница! Да будет проклято семя твое до седьмого колена! Пусть кость застрянет в горле твоем!»
Хлопнула дверь. И только теперь Анзират почувствовала, что близка к обмороку. Она постояла, не шевелясь, сжав рукой горло, потом сделала шаг, другой и, совершенно обессиленная, упала на диван и забилась в рыданиях.