Хотел бы я когда-нибудь встретить этого человека, думал Маттис. Но хозяин сюда не приходил.
Маттис продолжал размышлять.
Интересно, о чем думал человек, который в шутку назвал деревья их именами? Кто знает. Маттис мог только гадать об этом, сидя летними вечерами у себя на крыльце. Но, конечно, это был мужчина. Маттису не хотелось думать, что такое могла сделать женщина, к женщинам он относился хорошо. Больше всего его возмущало, что с сухим деревом сравнили Хеге, она же совсем не такая… Это сразу видно! Хеге очень умная и догадливая…
Отчего же тогда ему так больно?
Ты сам знаешь — ответ вроде и бессмысленный, но в то же время чистая правда.
Не надо даже смотреть в ту сторону, зачем я всегда смотрю на них — утром, как только проснусь, и вечером, перед тем как лечь. До чего же все это сложно.
— Маттис!
Он оторвался от своих мыслей.
— Что ты там увидел? — спросила Хеге.
Маттис хорошо знал такие вопросы. Это означало, что нельзя так сидеть; нельзя делать того, нельзя — другого, надо вести себя как все люди, а не как Дурачок, над которым все потешаются, когда он приходит в поисках работы или по какому-нибудь другому делу.
Глаза его тут же остановились на сестре. Странные глаза. Всегда такие растерянные, робкие, словно птицы.
— Ничего, — отозвался он.
— То-то же…
— Чудная ты, — сказал он. — Если бы всякий раз, как я погляжу вокруг, я бы что-нибудь видел, куда бы все это влезло? Да здесь деваться было бы некуда от всякой всячины.
Хеге только кивнула. Вроде вернула его к действительности и теперь могла работать дальше. Хеге никогда не сидела на крыльце без работы, у нее были проворные руки, она хорошо вязала, и ей это было очень кстати.
Маттис с большим уважением относился к ее работе, которая кормила их обоих, этим ведь они и жили. Сам он не зарабатывал ничего. Его не любили нанимать на работу. Люди звали его Дурачком и только посмеивались, когда вспоминали о том, как он работает. Маттис и работа были несовместимы. В этом трудолюбивом поселке ходило много баек о Маттисе Дурачке — за какое бы дело он ни взялся, кончалось это всегда одинаково.
Как клювом о камень, вдруг мелькнуло у него в голове, и он вздрогнул.
Что это?
Но все уже исчезло.
Образ и слова пронеслись сквозь него. И тут же исчезли — вместо них перед Маттисом вдруг выросла стена.
Он украдкой поглядел на сестру. Хеге ничего не заметила. Она сидела на крыльце, маленькая, опрятная, но уже далеко не молодая: ей было сорок.
А если б он сказал ей эти слова? Как клювом о камень — она бы этого не поняла.
Они сидели бок о бок, Маттис смотрел на ее гладкие темно-каштановые волосы. Вдруг он заметил в них сперва один седой волосок, потом другой. Длинные серебристые нити.