— Абвер? — быстро спросил Старков.
— Да, да, — почти обрадовано подтвердил немец.
— Невелика разница — шпион абвера или шпион гестапо.
— Но на меня распространяются все законы в отношении военнопленных! — воскликнул немец. — Швейцарская конвенция!
— Да кто это внушил вам такую глупость? — сочувственно сказал Старков. — По всем законам участь пойманного шпиона безотрадна. Увы! Закончим на этом…
Старков и Марков встали. Немец продолжал сидеть.
— Встать! — приказал ему Старков. Немец вскочил, точно подброшенный пружиной, и вытянулся перед Старковым; его связанные за спиной руки так и рвались опуститься по швам.
— Я буду говорить… Я скажу очень важные для вас вещи… Я прошу вас… — немец бормотал это, не сводя со Старкова умоляющего взгляда.
Старков нехотя вернулся на свое место.
— Если вы надеетесь морочить нам голову — не выйдет.
— Нет, нет, я скажу все. Спрашивайте.
— Кто точно забросил вас?
— Подразделение абвера, имеющее название «Сатурн»…
Вот когда начался настоящий допрос, который длился больше часа.
Когда чуть занимался рассвет, немца вывели из штабного здания, посадили в машину и увезли в Москву. Потом на крыльце здания появились Старков, Марков и Петросян. Посмотрев в бледнеющее небо, Старков сказал:
— Ну что ж, возможно, это утро — историческое…
В этот момент где-то над ними оглушительно завыла сирена. Переглядываясь, они слушали ее и видели, как от военного городка к аэродрому бежали люди. Из штабного здания вышел летчик. Нахлобучивая на голову шлем, он смотрел на небо.
— Тревога? — спросил у него Старков.
— Война, — ответил летчик и побежал к самолетам.
Часть первая. Навстречу врагу
— Кто вы такой? Фамилия?
— Пантелеев Григорий Ефимович.
— Профессия?
— Это вы в смысле профсоюза? Считайте, что выбыл. Лет десять, как взносы не платил.
— Коммунист?
— Хранил Бог.
— Что это значит?
— Ну даже близко к ним, к коммунистам, не был. Хранил Бог, говорю, от этого.
Человек, задававший вопросы, записал что-то в своем блокноте и, постукивая карандашом по столу, внимательно разглядывал своего собеседника.
Они сидели в просторной, залитой солнцем комнате. Ветерок, залетавший в раскрытые настежь окна, шевелил гардины и приносил с собой чуть слышный шум большого города.
Один из них — в добротном светло-сером костюме — по-хозяйски расположился в кресле. Другой — в мятом потрепанном пиджаке и мешковатых брюках, заправленных в разношенные сапоги, — сидел скромненько, на краешке стула, всем телом почтительно подавшись вперед. Тому, который сидел в кресле, можно было дать лет тридцать пять. У него было худощавое лицо с резкими чертами, покрытое ровным, еще не сильным загаром. Выпуклые надбровья отчеркнуты темными бровями. Прямой тонкий нос и близко к нему поставленные серые глаза придавали его лицу выражение какой-то недоброй внимательности, которое, однако, мгновенно слетало, стоило ему чуть улыбнуться. Но сейчас он не улыбался…