— Там, широко расставив большие, плоские ступни, стоял отец. Сначала он смотрел, как играют дети, потом ушел.
На детях были бараньи шапки, у некоторых — серые, у других — черные. У некоторых — новые, у других — поношенные, а местами и протертые до дыр. На ногах у них были высокие сапоги из мягкой кожи, напоминающие собой кожаные чулки. Дети называли друг друга: Менчо, Нечо, Динчо.
— А во что они играли?
— О том-то и речь. Они играли в серьезные вещи, о которых слышали от взрослых. Они играли в жизнь.
— Дети умнее взрослых, — поучительно заявил пьемонтец, говоривший по-французски, — потому что знают меньше глупостей. Но у них есть большой недостаток: они изо всех сил подражают взрослым.
Подождав, пока пьемонтец выскажется, болгарин продолжал:
— Несколько лет назад дети играли в войну, и тогда многие из них только и делали, что ползали по-пластунски да орали во всю глотку. Армии, генералы, пушечные выстрелы и расправы, которые учиняют над крестьянами орущие золотопогонники…
Этот болгарин, как видно, умел хорошо говорить.
— Ты учитель?
— Да… Но вот война с иностранными державами кончилась. И тогда игра в войну вышла из моды. И вместо войны дети стали играть в полицию, которая заменила им войну. Их начали пичкать историями о праведных подвигах мстителей — судей и полицейских, которые обшаривают дома в городах и врываются в деревни, будто ангел-губитель из Священной истории, и все эти рассказы до крайности подогревали детское воображение.
В то время у всех на устах было три имени — имена троих самых знаменитых преступников — Коева, Загорского и Фридмана, обвиненных во взрыве собора>{41}. Их было трое, но Марко Фридман был самым рослым из них, и поэтому главным образом говорили о нем.
Из-за бомбы, брошенной в соборе, герои-полицейские убили тысячи людей. Но, к сожалению, подобные деяния не фотографировались, тогда как казнь Фридмана была отснята на кинопленку. Известно было, что на этой церемонии, превратившейся чуть ли не в большой праздник, присутствовало пятьдесят тысяч человек. Известно было также все, что говорил Фридман, известно было, как на суде он кричал о своей невиновности. Все малейшие жесты его, последних минут запечатлены были фотоаппаратами журналистов, всё — вплоть до того момента, когда боги правосудия удавили его на глазах очкарика-прокурора, попа, чиновников, офицеров, солдат и пятидесяти тысяч честных людей.
Вот эту-то финальную сцену и воспроизводили дети. У них были свои прокурор, генерал, поп, палач и Марко Фридман. Не хватало только толпы, но в конце концов это было не так уж важно.