Все депутаты, поднявшись с места, закричали.
А он, он испугался, открыл глаза, открыл рот, его руки задрожали от плеч до кончиков пальцев, раздавленных сапогом королевского жандарма.
Ему показалось, что прежний кошмар возвратился. Значит, его снова будут бить! И его блуждающие глаза были как рана, еще одна рана на изуродованном лице.
Перед этой неприкрытой наготой мученика, который носил на своем теле явные следы выборов в скупщину, левые, как один человек, закричали: «Убийцы!»
И слово это было адресовано господину Максимовичу, всем его присным и его хозяевам, потому что всем было ясно, что на злосчастном Ристиче, на этой живой мишени, отпечатались следы звериных лап всей банды, начиная с последнего полицейского и кончая его величеством королем.
Но вот среди негодующих голосов все чаще и чаще слышалось: «Скандал, безобразие!» Это негодовали совсем по другому поводу.
«Скандал» — принести голого человека в священные пределы парламента, обнажить перед всеми язвы страстотерпца, жертвы существующего режима. И этот вой заглушил человеческие голоса.
Конечно, господин Максимович почувствовал себя неловко и был несколько смущен таким оборотом дела. Конечно, он охотно пожертвовал карьерой полицейского комиссара Соколовича, который не догадался убрать следы своей «работы», или, на худой конец, ее объект, и тем допустил неосмотрительность и небрежность при выполнении полицейских обязанностей. Соколович был сменен, и против него возбудили дело.
Но мнение людей респектабельных оказалось более весомым и авторитетным, чем соображения злонамеренных искателей правды, и первые были больше всего оскорблены скандалом, разыгравшимся в скупщине.
Помилуйте, где же это видано! Можно ли более дерзко поднять руку на буржуазный порядок, более святотатственно нарушить мирное существование буржуазии, чем разорвать привычные завесы, обнажить человека, показать его таким, каков он есть. Если уж вам угодно показывать нам голого человека, пожалуйста, подымите распятие, оно, по крайней мере, молчит, ничего не слышит, ничего не видит. И тогда уж можно творить то, что бунтовщики назовут преступлением. Но вкладывать персты в раны, срывать публично пелены и показывать на живом теле, что делает с человеком из народа этот общественный строй, — вот это действительно непередаваемый, неслыханный скандал!